— Здо́рово, — сказал Федор, глядя на друга детства, недоступно богатого и ловкого, — а что я за эти четыре года справил? Смех один… Какие тут заработки!

Тимох усмехнулся, продул папироску:

— Там у нас, кроме всего, северные платят, за дальность, значит. Ну, потом подъемные получишь. Вот оно и натекает… Могу и тебя с собой в обратный прихватить.

— Ну? — не поверил Федор, глядя на золотые зубы.

— А чем ты хуже меня? Человеком станешь…

— Боюсь, не отпустят, — вздохнул Федор, — сам понимаешь, время такое.

— Тебя, дурака, учить, я вижу, надо. Так вот что…

На следующий день Федор сидел у председателя, но тот и слушать его не хотел: колхоз пошел в гору, народ возвращается из городов в старые гнездовья, а он вдруг вздумал брать билет на поезд дальнего следования. Федор угрюмо смотрел на пучки ржи и овса, развешанные на стене кабинета, слушал громкий голос председателя и чувствовал, что никогда ему не подкатить, к удивлению всех, на легковой машине, не сверкать золотыми зубами, не прогуляться по Черному морю на дизель-электроходе «Россия», не пожить удобной и веселой жизнью…

Но недаром давал ему советы Тимох. Федор хлопнул по столу кулаком:

— Чего мне мозги вправляешь? Куда от тебя прошусь? За крымскими яблочками? С винограда оборот делать? В Сибирь прошусь. Знаешь, какие там морозы? Кровь в жилах мерзнет. А мошка́? Привяжи человека к дереву — назавтра кости одни останутся. Сам газеты читаешь, знаешь, сколько народу туда нужно. Другого хоть засупонь — не затащишь, а я не боюсь, добровольно я!

— Значит, на стройку собрался?

— В Сибирь загорать не ездят.

— Правильно, — сказал председатель, — мы тебе и тут работку по характеру подыщем. В свинарнике на днях проломилась…

— Я пойду в райком! — заорал Федор, вскочил и забегал по кабинету, размахивая свежей газетой. — Издеваешься над благородным порывом советской молодежи? Так, выходит?

— Ну как? — спросил у него через три дня Тимох.

— Развязался. — Федор погладил крутые гладкие щеки.

Но с Тимохом он не поехал. У Ледовитого океана, пожалуй, от мороза околеешь, с тоски дух испустишь, а вот гораздо южнее, на реке Ангаре, начиналась стройка огромной гидроэлектростанции, и там тоже считалась зона Крайнего Севера и платили ту же северную надбавку.

Короче говоря, захватив из дому побольше сала и новый братнин полушубок, он влез в грязный кузов старенькой трясучей полуторки — сразу в «Победу» не влезешь! — а через семь дней сошел с подножки транссибирского экспресса. У него были крепкие крестьянские руки: они валили сосны, складывали щитовые дома и обмазывали глиной печи, и вскоре кругленькая цифра — двадцать тысяч — была вписана в его сберкнижку, зашитую от недобрых глаз в подкладку пиджака.

Но Тимох, наверно, презрительно сплюнул бы, глянув на эту цифру…

Однажды Федор прослышал от соседа по общежитию, Юрки Щукина, парнишки с черным пушком на щеках и под носом: на стройке начинаются скальные работы, и горный мастер Зимин сколачивает бригаду.

— А что там надо делать? — спросил Федор.

— Ерунда, — сказал Юрка, отхлебывая из консервной банки кипяток, — бурить перфоратором шпуры, закладывать взрывчатку и рвать.

— А что такое перфоратор?

— Ну, вроде отбойного молотка… Включишь, нажмешь — бур крутится и грызет камень.

— И взрывать, значит, придется? — поеживаясь, спросил Федор.

— Ну да. Только нам не разрешат, — вздохнул Юрка, — специальный взрывник будет в бригаде.

— Слушай, — воскликнул Федор, — прихвати и меня! В долгу не останусь!

В несколько вечеров Юрка обучил его, как нужно обращаться с перфоратором, разбирать, смазывать, вынимать износившийся бур и вставлять новый. Через неделю Федор предстал перед Зиминым. Бригадир сидел в прорабке, невысокий, со шрамом на правой щеке, и грыз кусок мерзлой корейки с хлебом.

— Чего можешь делать? — спросил он, не переставая жевать.

В таких вопросах Федор не терялся.

— Все, — скромно сказал он и будто случайно выложил на стол свои руки.

Бригадир сделал вид, что не обратил на них внимания, но он успел заметить, что́ это были за руки: крупные, бугристые, которые не привыкли, чтобы их оберегали от работы. Зимин не стал задавать ему лишних вопросов.

— Перфоратор видел? — спросил он.

— А то как же. И работал с ним, — сказал Федор, и сказал с такой спокойной уверенностью, что Юрка, ждавший конца экзамена, густо и влажно покраснел.

Зимин смел крошки на пол и поднялся:

— Беру.

Уже на пороге бригадира догнал вопрос:

— А в смысле этого?..

— Монеты? — сразу догадался Зимин.

— Ага, — застенчиво ответил Федор.

— Не обидят. Работа тяжелая и очень срочная… Еще есть вопросы?

…Замечтавшись, Федор едва не свалился с саней от пронзительного свиста.

Он тотчас спрыгнул на землю и выглянул из-за обогревалки. Сани с компрессором, ехавшие перед его тягачом, резко накренились: вот-вот опрокинутся! Возле них с криками суетились люди. Компрессорщик Симакин, маленький, толстенький, кургузый, как куль муки, потрясая кулаками, лез на тракториста, и его визгливый голос разносился по всей тайге:

— Пня не видел? Где у тебя глаза?

— Где и у тебя, — защищался тракторист.

— Нет, они у тебя на другом месте.

— Ну, ты, поосторожней… Говорю, не видел.

— А кто тебе кричал, что пень?

— Да разве в кабине услышишь?

Симакин, багровея, ударил себя кулаком в грудь:

— Завалишь компрессор — упеку!

К ним с шестом наперевес подошел Зимин:

— Эй, петухи, натощак драться вредно. Обеда бы дождались.

— А чего он, шельмец… — клокотал Симакин, утирая рукой вспотевшую шею.

Очень не хотелось Федору сходить с твердой колеи, но нельзя было в такой момент оставаться в стороне. Он шагнул в глубокий рыхлый снег, обогнул обогревалку, подошел к накренившимся саням и потрогал стальной трос, которым был привязан компрессор.

— Тоже мне… — полным презрения взглядом окинул он Симакина с трактористом. — Сейчас поднажмем и поставим, как надо. Несите ломы.

— Дельно, — сказал Зимин.

Взрывник Гришаков, громадный молчаливый человек с черными усами, побежал к обогревалке и вернулся с охапкой холодных ломов. Подпирая плечами побелевший от инея компрессор и тугие резиновые скаты, подсунули ломы под лыжу — стесанное бревно.

— Взялись! — подал команду Зимин. — Раз, два…

— Тянем, братцы, тянем! — крикнул Федор. — Еще немного, еще… Не жалей силенок, рук и селезенок! Ну, ну…

У Гришакова от напряжения на лбу вспухли жилы, маленькое лицо Зимина перекосилось, с головы Юрки слетела ушанка, он от натуги сопел и жевал губами. Симакин стонал от тяжести, все