замок, когда находимся дома. Я точно помню, что не запирала дверь, и Вадим сказал, что тоже этого не делал. Он отмахнулся, сказав, что я, наверное, просто автоматически повернула ключ в замке, а потом забыла, но мне стало не по себе. Мы пошли на выставку в «Эрарту», но я все время думала про этот чертов замок и про ключ и совершенно не запомнила ни одной картины, так что, когда Вадим захотел со мной их обсудить, отвечала невнятицу. Потом вечером вдруг потерялась зарядка от телефона: я никогда не вытаскиваю ее из розетки у тумбочки в изголовье кровати, но не нашла на месте. Мы искали по всей квартире и нашли почему-то на полочке в ванной, где ее никак не могло быть. Вадим смеялся, а я в тот момент впервые почувствовала, что дома мы не одни. Это было совершенно определенное и жуткое чувство, я пыталась бороться с ним, но все же поделилась с Вадимом и попросила его вместе пройти по всей квартире и зажечь везде свет. Он сделал недовольное лицо – я знаю такое его выражение, оно всегда появляется, если я напоминаю ему, что сегодня его очередь мыть посуду или выносить мусор, – но согласился, и мы включили весь свет в ванной, в туалете, и на кухне, и в коридоре. Стало легче, но ненамного: у меня было странное чувство, что кто-то прячется на периферии зрения, внутри яркого света, если такое возможно.

В понедельник я пришла домой первой: у Вадима был спецсеминар, а я хотела что-нибудь приготовить к его приходу. Мне стало страшно, когда я еще поднималась по лестнице, а едва открыла дверь, как на меня словно что-то бросилось из полумрака квартиры – таким ужасающе сильным было ощущение чьего-то присутствия, как будто меня поджидали. Так, верно, животные чувствуют присутствие хищника. Я почти сбежала по лестнице вниз и два часа ждала Вадима у двери парадной. Ему я сказала, что просто хотела погулять и подышать свежим воздухом, хотя на улице лил дождь и я промокла и замерзла до дрожи.

Сегодня терялся смартфон – сначала он пропал с подушки, стоило на секунду отвести взгляд, и снова появился там же, когда я уже все обыскала, – а потом тетрадь с конспектом по химии, которая нашлась между книгами. Это сводило с ума, а потом курьер принес эти лилии. Я была в ужасе и не могла понять, почему это не пугает Вадима. Он только посмеялся и назвал это чьим-нибудь розыгрышем, а может быть, лилии прислал якобы влюбленный в меня Горохов из третьей группы, хотя известно, что Горохов даже булочкой в столовой не угостит, не говоря уже о том, чтобы потратиться на двадцать пять длинных белых лилий. Я сложила их ворохом на кухонном столе, не в силах притронуться.

Весь вечер я сижу на кровати, боясь даже выйти в уборную. Я пытаюсь отвлечься на рилсы, но не понимаю, что смотрю. Меня пугает все: зловеще изогнутая люстра под потолком, жуткий замок посреди пустоши на огромной картине, серый мрак за окном. Ощущение чужого присутствия делается невыносимым: я почти физически чувствую, как что-то смотрит из-за дверной притолоки, и, если резко повернуть голову, можно заметить, как в темноту мгновенно прячется белесая тень. Я не выдерживаю и прошу Вадима, чтобы он опять включил везде свет и прошел по квартире. Он недовольно снимает наушники, но все-таки выполняет мою просьбу и выходит в коридор. Я слышу, как щелкают выключатели на кухне и в ванной. Вадим возвращается и говорит: «Видишь, никого нет», – а я смотрю на него и немею от ужаса, потому что вернулся он не один. Вадим не видит того, что стоит у него за спиной, а я не могу его предупредить, не могу даже раскрыть рта, и тут он молча падает лицом вниз. Я ощущаю внезапную ярость, чувствую, что хочу драться, но на меня бросаются со стремительностью дикой кошки, мгновенно стискивая ледяной хваткой горло. Я теряю сознание почти мгновенно и выныриваю из забытья от ощущения смертельного удушья. Вокруг темно, что-то давит на грудь, горло стиснуто холодом, я не могу двигаться и проваливаюсь все глубже в непроницаемый мрак…

* * *

…Алина проснулась, тяжело дыша и сжав кулаки, изо всех сопротивляясь вязкой тьме, в которую затягивал ее сон. Она несколько раз тряхнула головой и резко села. Квартира казалась пугающей и чужой. Алина протянула руку и щелкнула выключателем, на мгновение ощутив страх, что свет не зажжется, но лампа на тумбочке засветилась успокаивающе теплым и желтым, и остатки кошмара растаяли, как паутина.

За высоким окном в неподвижности глубокой ночи замер город. Пурпурно-серое небо нависло над угловатой чернотой погруженных в сон домов и безлюдных проспектов. Нигде не было ни движения, ни света, и только редкие оранжевые и голубые огоньки тускло мерцали вдали. Казалось, как будто весь мир обезлюдел; такое чувство возникает порой в глухой предутренний час. Алина смотрела во мрак и пыталась унять дыхание и тревожное биение сердца. В черном зеркале окна ее тело в свете прикроватной лампы было алебастрово-белым, лишь темнели соски и треугольник внизу живота. Она прижалась раскрытой ладонью к холодному стеклу, накрыв ею одинокие искорки фонарей, и прошептала:

– Это сон, всего лишь твой сон…

Наверняка дело было в тех документах, что она получила вчера вечером. Лера, равно движимая страхом и чувством признательности, выполнила свое обещание и нашла в результатах судебно-медицинских исследований последних полутора лет, в течение которых Алина уже не работала в Бюро, единичный укус с травматическим удалением тканей – еще одну идентичную кровавую подпись, поставленную совсем недавно, в июле этого года.

– Девственницы-самоубийцы! – воскликнула Зоя, едва взглянув на распечатанные и разложенные на столе документы. – Я помню, об этом писали, даже найду сейчас, вот…

Кошмарная в своей простоте фабула происшествия была такова: вечером 17 июля в комнате студенческого общежития Медицинского колледжа № 5 – древнем пятиэтажном здании, высоком, как замок, отдельно стоящем наискось двора где-то на Черной речке, пронизанном насквозь длинными коридорами с дощатыми крашеными полами – нашли мертвыми трех шестнадцатилетних студенток третьего курса. Первая висела под потолком в короткой петле, завязанной на крюке от пыльной старинной люстры, аккуратно лежавшей на стуле. Два других тела обнаружились за плотно закрытыми створками большого шкафа, повешенными на перекладине лицом друг к другу, одна на брючном ремне, другая на поясе от банного халата. Дверь комнаты была закрыта на ключ; ни следов борьбы, ни выраженных травм на трупах обнаружено