Она взглянула на неловко выстроившихся мальчишек, улыбнулась и склонилась в шутливом полупоклоне:

– Господа, я очень рада всех видеть!

Щелкнули каблуки. За моей спиной кто-то громко цокнул языком. Я обернулся и увидел, что Граф грозно смотрит на плотоядно улыбающегося Петьку. Вольдемар с отсутствующим видом глядел в стену.

– Но что же ты не предупредила, что приедешь раньше! – восклицал Аристарх Леонидович. – Твои комнаты еще не готовы, и…

– Ой, это ничего, это мы мигом! – вмешалась Обида Григорьевна. – Марта, Дуняша, что встали столбами! Одна за бельем, другая в Девичью башню – проветрить, прибрать!.. Мария Аристарховна, пока позавтракать не желаете?

Все снова пришло в движение и смешалось. Марта и Дуняша исчезли, как ветер; Герасим, держа голубой чемоданчик бережно, словно детскую люльку, понес его куда-то наверх; Аристарх Леонидович откашлялся, посмотрел на меня и произнес:

– Позволь представить тебе, душа моя, новое лицо у нас в Академии: Гронский Родион Александрович, учитель литературы!

Я сделал шаг вперед, чуть поклонился, чувствуя себя довольно нелепо, и сказал:

– Очень рад знакомству.

Машенька скользнула по мне взглядом своих изумительно синих глаз, вздернула подбородок, повернулась к Обиде Григорьевне и сообщила:

– Я бы не отказалась от кофе с молоком, – и направилась в обеденный зал.

– Похоже, вы подружитесь, – заметила Вера.

Зашаркали шаги; кто-то потянулся обратно к неоконченному завтраку, кто-то отправился к выходу в холл. Аристарх Леонидович чуть задержался, и, проходя мимо, я услышал, как он говорит Графу:

– Ну не отменять же теперь всё в самом деле…

Вольдемар не обменялся с сестрой ни словом, ни взглядом.

После завтрака и неожиданной церемонии встречи я отправился на конюшню выбирать себе лошадь. Честно говоря, меня до последнего не покидала надежда, что обойдется без этого: я могу выжить и за несколько дней адаптироваться в любом городе мира, даже если окажусь в нем без документов, связи и денег, способен легко раздобыть оружие и информацию, наладить контакт с любыми людьми – от бродяг, живущих в колодцах у теплотрассы, до первых лиц транснациональных компаний; могу войти в доверие, вызвать любовь, страх или ненависть; знаю несколько европейских и азиатских языков, не считая арго и диалектов, владею принципами шифровки, дешифровки и передачи любых сообщений; умею стрелять практически из всех видов оружия, от лука до армейского огнемета, и побеждал в рукопашном бою противников, перед которыми спасовали бы мастера Шао Линя; в состоянии разобраться с управлением каким угодно городским транспортом, но вот верховая езда в программу моего обучения не входила, и в седле я не сидел никогда.

– Ваш статус предполагает участие в парфорсной охоте в качестве зрителя, – объяснил Аристарх Леонидович. – Это значит, что вы и Вера Андреевна будете, сидя верхом, наблюдать за происходящим. Разумеется, вместе со мной.

Я поинтересовался, нельзя ли понаблюдать стоя или, скажем, на раскладном стульчике, но здесь фон Зильбер оказался непреклонен.

– Традиция! – веско сказал он, а с этим аргументом, как известно, дискутировать невозможно. – К тому же я убежден, что нет причин для волнений: скакать вам никуда не придется, нужно всего лишь доехать шагом от конюшни до места, посидеть в седле, пока мальчики будут гонять зайцев и лис, а потом спокойно вернуться обратно. Я тоже, знаете ли, не великий наездник, но справляюсь. Вот увидите, вам еще и понравится: в Академии изумительная конюшня, все лошади – гонтеры с изумительной родословной, и каждая стоит, замечу, как неплохая городская квартира!

В конюшне мне первым делом бросились в глаза недвусмысленного вида деревянные козлы с привязными ремнями, стоящие в углу у входа. Пахло деревней и зоопарком из детства. Конюх Архип, по случаю дня охоты промывший спутанную грязную седину, вел меня широким проходом между стойлами, откуда выглядывали, иногда шумно вздыхая, умные лошадиные морды с блестящими черными глазами.

– Это вот Нейман, – говорил Архип, показывая по сторонам, – это Буцефал, тут Лизетта… вот, хорошая моя… здесь Моренго, Эклипс, Делир…

Лошади были в основном гнедой масти, встречались серые и вороные, и только одна белая, как январский утренний снег, с густой длинной гривой.

– А это?

– Это Медуза, лошадка Марии Аристарховны, – ответил Архип. – Чудо, а не лошадка! А вы, господин Гронский, как в седле держитесь?

– Надеюсь, что вообще удержусь, – честно признался я.

– Ну, тогда я дам вам Сибиллу, она лошадь взрослая, спокойная, рассудительная, довезет вас до места и будет стоять себе смирно. Так сказать, «generosus equus haud curat latratum canum», – внезапно процитировал он. – Вот, познакомьтесь пока, а я амуницию принесу.

Сибилла была серой масти и посмотрела на меня с той задумчивой мудростью, которая часто встречается во взгляде лошадей и которая позволила некогда одному ирландскому пастору даже поставить их выше людей. Я решил, что мы поладим.

В седле я чувствовал себя так же ловко, как если бы меня посадили на табуретку, водруженную на шест, поднятый метров на пятьдесят над землей и постоянно слегка движимый ветром, но Сибилла, казалось, индифферентно относилась к тому факту, что кто-то сидит у нее на спине, и спокойно стояла на месте, время от времени флегматично опуская вниз морду, чтобы ущипнуть немного увядающей зеленой травы между сухих и жестких сорных стеблей.

– Рыцарь Печального Образа, – фыркнула Вера, увидев меня верхом. Сама она сидела в седле с уверенностью королевы воинов и превосходно смотрелась на вороном коне в бархатной красной куртке с меховой оторочкой и черных лосинах, до блеска натянувшихся вокруг бедер.

– Действительно, милейший Родион Александрович, вы в этом своем пальто на лошади словно какой-то назгул, – добавил Аристарх Леонидович. Сам он был облачен в узорный жакет, отороченный золотыми кистями и позументами, словно скроенный из вычурных занавесок, и курил короткую гнутую трубку, сидя на сером в яблоках жеребце. – Нужно было попросить подобрать вам в каптерке что-то более приличествующее случаю.

Мы стояли на небольшой возвышенности к западу от Усадьбы. Перед нами расстилалась поросшая высокой травой пустошь, серовато-зеленый фон которой местами расцвечивали желтоватые пятна мелких осенних цветов. Впереди, километрах в пяти, протекала узкая речка или ручей с непроницаемо черной водой, сразу за ним, невидимая отсюда, пространство ограничивала проволока электрической изгороди. По левую руку темнела широкая полоса леса, а на севере виднелась длинная линия камышей вдоль заболоченного ручья, ограждающая справа пространство предстоящей охоты. По полю уже проезжали на лошадях воспитанники и фирсы, в промозглом воздухе слышались голоса и отрывистый лай собак.

Я не очень разбираюсь в развлечениях знати, но то, что фон Зильбер с гордостью именовал парфорсной охотой, лишь отдаленно походило на свой пышный аристократический образец. Неподалеку от границы