все углы должны быть равны девяноста градусам — это условие необходимое. Но его недостаточно — должно соблюдаться ещё и равенство сторон. Да, сегодня мы располагаем необходимой материальнотехнической базой, пригодной для решения проблемы урана. Но она недостаточна для ее решения в те сроки, о которых мы говорим. В Лос-Аламосе построены десятки лабораторий, в которых работают тысячи специалистов. А у нас? Я дорожу своими сотрудниками, их потенциал достаточен для выполнения поставленной задачи. Но это все равно что хорошо обученный солдат без оружия. Мы не требуем, Вячеслав Михайлович, мы постоянно просим — и наши просьбы не всегда находят быстрый отклик в смежных организациях, которые недооценивают значения проблемы. Неблагополучно обстоит дело с сырьем и вопросами разделения. Мы просили Институт редких и драгметаллов снабдить нас разными соединениями урана и металлическим ураном, но воз и ныне там. Я не стану перечислять все проблемные сферы — от чистого графита до строительства циклотрона в Москве, — их много. Отмечу другое. Мне дали возможность прочитать сотни страниц донесений нашей разведки по теме урановых исследований за рубежом, которые были получены, я думаю, с немалым трудом. Это очень ценные донесения. Но у меня нет технологических возможностей, чтобы проверить их хотя бы на подлинность.

— Что вы предлагаете? — спросил Сталин.

— Нужно менять схему организации работ на государственном уровне. Полномочия Лаборатории номер два должны подкрепляться незамедлительным обеспечением в полной мере ее потребностей на любых отраслевых уровнях. Требуется рывок. Его надо готовить.

— Хорошо. Мы подумаем об этом. Какой резерв времени у нас есть, по-вашему?

— Нам не известно, как далеко продвинулась Германия, но если исходить из донесений по США, то год. Много — полтора.

Сталин долго молчал, и все ждали. Потом он поднялся, медленно подошел к столу возле стены, вытряхнул трубку в круглую пепельницу, но закуривать не стал и тихо, словно про себя, произнес:

— Исходя из ваших заявлений, у меня складывается впечатление, что все наши сражения — это игра. А настоящая война нам только еще предстоит. Пока мы деремся, несем потери, где-то в тихих лабораториях выращивают зверя, который одним ударом сметет и наши армии, и наши города. Выходит, артиллерия — больше не бог войны?.. Должен ли я понимать это именно так?

Он обвел собравшихся хмурым взглядом. Все молчали. Встал Берия.

— Да, товарищ Сталин, — ответил он, — вы правильно понимаете.

Помолчав, Сталин сказал:

— Я думаю, теперь мы отпустим товарища Курчатова. Идите, Игорь Васильевич, работайте.

Когда Курчатов вышел, Сталин спросил, обращаясь к Ванину и Кузнецову:

— Как вы считаете, продолжит Гиммлер выторговывать себе послевоенную неприкосновенность путем сдачи нашим союзникам секретов немецкой бомбы?

— Всё зависит от скорости нашего наступления и наступления союзников во Франции, товарищ Сталин, — ответил Кузнецов. — Если Гиммлер увидит, что армия несет катастрофические потери, что территории уходят, то он вернется к торгу. Пока же он пытается поссорить нас с союзниками.

— Согласен с товарищем Кузнецовым частично, — поднялся Ванин. — Наши источники в нейтральных странах фиксируют активность эмиссаров Гиммлера не только по дипломатическим каналам, но и по линии разведки. Можно предположить, что прошлогодний провал переговоров Шелленберга с «Интеллидженс Сервис» в Берлине, которые мы контролировали, привел к скандалу внутри ведомства, и они притихли. Но время работает против них. И значит, им придется возобновить контакты с людьми Даллеса и Мензиса.

После долгой паузы Сталин сказал:

— Мы предоставляем разведке полную свободу действий. Любая информация будет приветствоваться. Любая. Вторая, не менее важная задача — воспрепятствовать установлению контактов между немцами и англосаксами по обмену информацией, связанной с урановой программой Гитлера. Такие контакты следует пресекать безоговорочно. Пресечь или оттянуть возможность передачи США урановых секретов немцев. Любой ценой.

Через полчаса на дачу должны были приехать члены Политбюро, и Сталин отпустил Ванина и Кузнецова, объявив для Молотова и Берии перерыв.

Берия вышел в сад. Предстоящее вступление в должности зампреда ГКО и председателя Оперативного бюро означало, что круг его обязанностей существенно увеличится: придется плотно заниматься наркоматами оборонного комплекса, тяжелой промышленности и транспорта. Он понимал: это отвлечет его от контроля за работой госбезопасности в целом и разведки в частности.

Попрощавшись с Кузнецовым, Берия удержал Ванина.

— Слышал, ты решил вернуть в игру Рихтера? — спросил Берия.

— Три группы, которые мы забросили в Берлин, были уничтожены. У нас нет и не может быть людей в аппарате РСХА. Кроме Рихтера. Его информация насчет испытаний в Белоруссии подтвердилась. Немцы бомбу взорвали. Позже, чем он передал. Но информация подтвердилась же.

— Рихтер был арестован гестапо и вышел сухим из воды, даже не потеряв в должности. Это требует убедительных объяснений. Знай, что Меркулов не приветствует его возвращение. Он не говорит нет, не говорит да, но скорее все-таки против. У меня лежит его рапорт. Я его не поддержал. Пока.

— Спасибо, Лаврентий Павлович.

— Ну, что ж, не промахнись, бригадир. — Взгляд Берии испытующе впился в Ванина, отчего тот невольно поежился. — Я не всегда смогу тебя прикрыть. Не промахнись.

Пятью месяцами ранее

1943 год (декабрь)

Стокгольм, Блазихольмен, Национальный музей, 3 декабря

В этот раз на встречу с Юнасом Виклундом пришла Мари Свенссон — рослая, голубоглазая блондинка из отдела политических связей, с недавних пор привлеченная к делам высшей степени секретности ГСБ — Генеральной службы безопасности Швеции. Ее аккуратный, вздернутый носик был усеян веснушками, на губах плавала загадочная полуулыбка, а узкие бедра, обтянутые клетчатой юбкой с умопомрачительным разрезом сзади, могли спутать речь у самого стойкого женоненавистника. Несмотря на свою легкомысленную внешность, Мари Свенссон была известна железным характером кадрового майора ГСБ и склонностью к нестандартным решениям. К тому же ей было свойственно редкое для миловидных девушек качество — полная самоотдача в работе. Не располагая досугом для выстраивания серьезных отношений, Мари имела сразу двух тайных любовников (самцов, по ее определению), с которыми встречалась раз в неделю строго по расписанию для быстрой, техничной, как она выражалась, «ликвидации физиологической обузы». Ви-клунд видел ее впервые. Будучи ценителем женских прелестей, он приосанился, набросил на себя личину сердцееда и со всей доступной ему галантностью предложил Мари придерживаться версии, будто влюбленная пара заглянула в музей насладиться великой живописью.

В последнее время «Интеллидженс Сервис», высокопоставленным агентом которой числился Ви-клунд, заметно активизировалась в Стокгольме, и поэтому встречаться с ним приходилось на нейтральной территории, дабы случайно не раскрыть тот факт, что — одновременно и в первую очередь — Виклунд был штатным сотрудником службы безопасности Швеции.

Оказалось, музей полон посетителей. Чтобы спокойно поговорить, надо было найти такое место, где было бы не столь людно. Слегка придерживаясь за локоть, галантно