бы я не выстрелил. Если хочешь знать, эта история пошла мне на пользу. Я кое-что понял в жизни. Я был дурак, как все мы тогда. Мы во все верили. В любовь, в наркотики, в преображение мира. В Мао, Че Гевару и Франца Фанона. Вслед за всеми я повторял, что частная собственность губит душу, что наши родители — нацистские свиньи, что в университетской столовой в еду добавляют селитру, что вьетнамцы хорошие парни, что Линдон Джонсон собирается убить всех негров, что Боб Дилан — великий музыкант, а моя длинная прическа поможет покончить с нищетой и несправедливостью… Верил во всю эту чепуху. И только в ту ночь понял: главное выжить и стать нормальным человеком. Доллингер на многое открыл мне глаза.
— Но Доллингер был главным вожаком молодежи в нашем городе.
— Он набирался политического опыта, готовил себя к будущей карьере… Старое поколение должно было уйти, оно устарело. Наступало время других людей, таких, как Доллингер.
Они оба замолчали.
— Спасибо, что пришел, — сказал Мариссель. — Теперь я, по крайней мере, знаю, что был прав в своих предположениях.
— И тебе стало легче, — насмешливо добавил Венер. — Не дури. Доллингер сделал тебе прекрасное предложение, не отказывайся.
— Прощай, — Мариссель повернулся и зашагал к гостинице, где он оставил машину.
Суббота и воскресенье — святые дни в Женеве. Никто не работает, в воскресенье закрыты все магазины, даже продуктовые. Приставать к кому-то с деловыми вопросами — верх бестактности. Позвонить по телефону, если только не договорился заранее, считается неприличным. Суббота и воскресенье — семейные дни. Спорт и отдых — единственное, чем можно заниматься. С утра заполняются бассейны и спортивные залы, пустеют автомобильные стоянки — любители лыж отправляются в горы, пожилые пары прогуливаются по берегу Женевского озера.
Все было так, как всегда… Здесь, в Женеве, десятилетиями ничего не менялось. Лишь в новой части города появились стеклобетонные здания международных организаций, иностранцев стало больше, но в старой части все оставалось прежним. Космополитический облик нового города прекрасно сочетался с неискоренимым провинциализмом старого. Десять лет провел Дитер Нойбер вдали от родного дома, но напрасно боялся он не узнать улицу, на которой вырос. Соседний дом перекрасили, в пивной напротив сменился хозяин, появилось несколько автоматов, торгующих сигаретами и кока-колой, выстроили новую остановку для единственного в городе трамвая… И все?
Десять лет назад, получив диплом врача, Дитер Нойбер сел в автобус и доехал на нем до невысокого здания под белым флагом с красным крестом. Он предложил свои услуги Международному комитету Красного Креста. В отделе кадров его предупредили, что на каждое вакантное место большой конкурс. Международный комитет Красного Креста — уникальное учреждение, это не государственная, частная и чисто швейцарская организация признана всем миром. Работают в МККК только швейцарцы, которым предоставляется великолепная возможность проявить свои способности в международном масштабе.
Дитеру Нойберу повезло. Чиновник, изучивший его документы и беседовавший с ним, составил себе благоприятное мнение о претенденте. Необходимые справки были наведены и в полиции. Дитер прошел необходимый курс подготовки в штаб-квартире и получил первое назначение — в Африку. Он занимался поставками продовольствия голодающим в Эфиопии, вывозил пострадавших от засухи из Сомали, организовывал медицинскую помощь при эпидемии в Заире. Из Африки его перебросили в Юго-Восточную Азию. Вместе с представителями Верховного комиссара ООН по делам беженцев он пытался как-то организовать быт множества беженцев, оказавшихся на территории Таиланда. Это была тяжелая, изматывающая работа, и главное — она не приносила удовлетворения. Количество беженцев не уменьшалось, политическая ситуация не позволяла вернуть их на родину, в других странах их не хотели принимать. Беженцы влачили жалкое существование на средства, которые выделяли Управление верховного комиссара по делам беженцев и Международный комитет Красного Креста.
В жарком и влажном климате Таиланда Дитер Нойбер начал болеть. В домике, где жили представители Красного Креста, круглые сутки работал кондиционер; возвращаясь домой, распаренный Дитер простужался. Его мучил бронхит, который не хотел проходить, хотя коллеги-врачи старательно его лечили, пичкая всевозможными швейцарскими препаратами. В конце концов Дитеру пришлось вернуться. В женевском аэропорту его встречал отец, держа в руках шубу: в февральском Таиланде была жара, в Женеве погода менялась несколько раз на день. Если к обеду выглядывало солнце, можно было ходить в одном пиджаке, но утром и вечером подмораживало.
Дитер прилетел в субботу. Пришли соседи, предупрежденные заранее. Нойберы сами назвали гостей. Им не терпелось похвастать сыном. Дитер был знаменитостью на улице, здесь даже молодое поколение жило по старинке, работало в расположенных поблизости предприятиях и конторах. Соседи помнили Дитера смущающимся юношей, а теперь перед ними стоял человек о большим жизненным опытом, от способности которого принимать правильные решения зависели судьбы тысяч человек. Он изменился и внешне. Длинные волосы по моде начала семидесятых уступили место короткой стрижке, в русых волосах появилась седина. Нос, сломанный в детстве, был приведен в порядок хирургом, занимающимся пластическими операциями. Он показывал фотографии, запечатлевшие его на фоне африканских и азиатских пейзажей.
Отец хлопал его по плечу и говорил:
— Я горжусь тобой, Дитер.
Когда гости разошлись, отец спросил Дитера:
— Конечно, у нас будет уйма времени на разговоры, но я все же хочу поинтересоваться, что ты теперь намереваешься делать? Ты отдал Красному Кресту десять лет жизни. Мне кажется, тебе нужна работа поспокойнее.
После долгого перелета и приема гостей Дитер устал. Ему не хотелось все это сейчас обсуждать. Отец в самого начала неодобрительно отнесся к идее служить в МККК, он хотел, чтобы сын пошел по его стопам и работал в концерне «Доллингер-Женева», который кратко именуют ДЖ. Это крупнейшая фармацевтическая фирма в Швейцарии. Нойбер-старший проработал в ней всю жизнь и рассчитывал, что для его сына тоже найдется местечко.
Десять лет назад такая перспектива юному Дитеру показалась малособлазнительной. Он жаждал активной жизни, «Доллингер-Женева» казался ему последним местом, куда следует идти, склепом юношеских надежд…
В Таиланде перед отъездом врачи советовали ему воздержаться, во всяком случае в ближайшие время, от резких перемен климата и пожить дома. Следовательно, для Красного Креста он уже неполноценный работник. Всем известно, МККК держит только физически крепких людей, которым под силу любые перегрузки. А Дитер последние месяцы отнюдь не ощущал себя человеком, способным работать с перенапряжением.
— Ты прав. Из МККК мне так или иначе придется уйти.
— Прекрасно, — воодушевился Нойбер-старший. — Я берусь все устроить. В «Доллингер-Женева» моего сына всегда ждет радушный прием. Там тебе найдется неплохое местечко. Ты будешь доволен. Можешь жить у нас или снять квартиру. Кстати, ты не думал о женитьбе? Не знаю, хочешь ли ты детей, а я уже созрел для внуков.
Суховатый,
