Еще несколько человек подсели к Доллингеру и Мишелю. Кто-то предложил травки; самокрутка пошла по кругу. Рядом с Мишелем оказалась молодая женщина. Она сказала, что приехала в Гоа «несколько лет назад». Доллингер заметил, что обосновавшиеся здесь европейцы не называют точных дат: для них время перестало делиться на привычные равные промежутки — часы, дни, годы, а превратилось в единый нескончаемый и ничем не прерываемый поток.

— Кто-то, кому мои деньги были нужны больше, чем мне, забрал все, что я привезла с собой, — безмятежно рассказывала она. — Я купалась. Когда вышла из воды, моих вещей не было. Сидела на пляже и ждала… Какие-то люди подошли, взяли с собой, накормили, поделились тем немногим, что у них было.

Мишель, подогретый выпитым, смотрел на нее с большим интересом. Доллингер незаметно для других что-то шепнул ему. Мишель недовольно отстранился. Он повернулся к женщине и стал ее о чем-то расспрашивать.

Доллингер посматривал на часы. Казалось, он потерял интерес к хорошо сохранившимся хиппи. Бар понемногу пустел. Остались лишь накурившиеся марихуаны люди вокруг их столика. Доллингер, видно, потерял терпение. Он положил руку на плечо Мишелю.

— Нам надо идти. Завтра важная встреча.

Мишель нетерпеливо стряхнул его руку.

— Завтра! — отрезал он. — А сегодня я отдыхаю. За меня не беспокойтесь — буду завтра как стеклышко.

Он схватил свою новую подружку за руку и потянул из-за стола. Она на минуту задержалась, чтобы взять у соседа две самокрутки с марихуаной, и последовала за ним.

Доллингер подошел к стойке и заказал индийской содовой воды. Он почти ничего не пил в этот вечер. Бармен, говоривший на смешном английском, поставил перед ним высокий стакан.

— Я вижу это изо дня в день. Появляется новичок, он всему улыбается, всем рад, у него есть деньги, он приехал сюда на неделю. К нему за столик подсаживается завсегдатай, заказывает выпивку… Потом подсаживается его друг. «Вам негде остановиться? — заботливо спрашивают они. — У нас много места. Поживите у нас». Подсаживается женщина: «Да, конечно, поживите с нами. У нас весело. Хотите коричневого сахара? Мы все — счастливая семья. Пойдете с нами?» К этому времени все ее приятели разошлись… Остались только она и мальчик, который приехал посмотреть, как живут хиппи. Она кладет ему руку на бедро. Они еще выпивают. Они уходят вместе… Когда я вижу его в следующий раз, он бледен и худ. Его деньги, фотоаппарат, паспорт исчезли… Он ждет в баре новичка, туриста, подсаживается к нему, заказывает выпивку и спрашивает: «Вам есть где остановиться?»

Рассказывая эту поучительную историю, бармен не переставая протирал стаканы.

Когда Доллингер расплатился, бармен кивнул на дверь:

— Не мое дело, конечно, но советую присмотреть за приятелем.

— Он уже взрослый, и у меня нет опекунских прав, — ответил Доллингер. — Нам завтра рано уезжать. Опоздает, пусть пеняет на себя.

Доллингер говорил правду. Их ждал человек, ради встречи с которым они прилетели из Женевы. Это должна была быть конфиденциальная беседа, и Доллингер отпустил водителя. Прежде чем лечь спать, он вышел на улицу и еще раз осмотрел машину. Он хотел быть уверен в ней завтра.

Доллингер вернулся в свой обшарпанный номер, расстелил постель, но не лег. Быстро сложил все вещи в дорожную сумку. Ничего ценного у него с собой не было. Деньги и паспорт при себе; полицейский чиновник в Бомбее предупреждал — главное не потерять паспорт, не принимать наркотиков, посещать только безопасные места. «Обо всех случаях, когда вам предлагали наркотики, сообщайте нам, — попросил чиновник, — Было несколько смертных случаев. Среди хиппи тоже есть разные люди. Из-за десяти рупий могут удавить человека…»

Мишель занял номер по соседству. Доллингер вышел в коридор, постучал в дверь. Молчание. Вернулся к себе. Подождал. Выглянул на общий балкон. Дверь в номер Мишеля была приоткрыта. Сняв обувь, быстро прошел по старым бамбуковым циновкам в соседний номер.

Его спутник лежал в кровати с женщиной, решавшей навсегда остаться в Гоа. Доллингер громко позвал: «Мишель!» Никто не шевельнулся. Оба спали тяжелым, наркотическим сном. Доллингер подхватил Мишеля под руки и потащил в ванную комнату, пустил воду. Мишель обвис у него на руках, сипло дышал, что-то невнятно бормотал.

Когда набралась вода, Доллингер резким движением опрокинул Мишеля в ванную, так что его голова оказалась под водой. Мишель дернулся, но слабо. Доллингер крепко держал его, пока не почувствовал: все! Выключил воду.

Он оставил в ванной свет и плотно прикрыл дверь. Заглянул в спальню и закрыл изнутри дверь на балкон. Женщина спала. Доллингер вышел в коридор и вернулся к себе. Точно так же закрыл свою балконную дверь, подхватил сумку и спустился вниз.

Машина завелась сразу. Доллингер бросил сумку на заднее сиденье и осторожно съехал на дорогу.

После всего, что произошло в Женеве в последние дни, Мишель стал опасен. Его искала полиция, а он почему-то решил, что может вести себя на равных с Доллингером, решил, что может претендовать на большее, на партнерство. А какой ему Мишель партнер? Сомнительная личность, полжизни под чужим именем, сам, наверное, забыл, какое подлинное…

К Венеру Доллингер относился иначе: он был частью юности. Как и Мариссель… Жаль, что жизнь их развела.

Приближался рассвет. Но Доллингер не мог забыть вчерашний закат, небо пурпурное и золотое, пляж, который выглядел как декорация к фильму о Гогене на Таити: пальмы, хижины из пальмовых листьев, отсветы пламени на обнаженных телах… Безмятежный покой. Доллингер так наслаждался им после всего, чем вынужден был заниматься последнее время в Женеве…

Мариссель включил телевизор. Передавали новости.

«В декабре прошлого года Жозефина Келин пережила операцию на сердце, во время которой ей делали переливание крови. Через две недели после операции — по единодушному мнению врачей она прошла вполне благополучно — у нее развилось странное легочное заболевание, затем тяжелейшая лихорадка и какие-то еще экзотические болезни. Разумеется, тяжелая операция на сердце, случается, как бы открывает шлюзы для разного рода недугов, атакующих больного, но в данном случае на Жозефину Келин словно ополчились все силы небесные. Врачи ничего не могли объяснить встревоженным родственникам. Возможно, Жозефина Келин так никогда бы и не узнала о причинах своего отчаянного состояния, но несколько дней назад по недосмотру медицинской сестры она смогла