ознакомиться с пухлой историей собственной болезни. Там среди множества подшитых документов чисто медицинского характера она увидела письмо оперировавшего ее хирурга. Кардиолог писал ее лечащему терапевту: «Мы выяснили, что одна из порций крови, перелитой нашей общей пациентке, взята у донора, только что госпитализированного с подозрением на СПИД». Этот факт скрывали от Жозефины. Муж Жозефины Келин подал иск, требуя от больницы компенсации за потерянное здоровье жены. Похоже, что в больнице напуганы скандалом. Они понимают, что не могут подвергать риску свою репутацию, и объявили о намерении брать у доноров дополнительные анализы. Однако ассоциация производителей крови и плазмы приняла это решение в штыки: она по-прежнему утверждает, что обычной процедуры проверки доноров вполне достаточно и вообще шансов заболеть СПИДом при переливании крови меньше, чем попасть под автомобиль… Кроме того, предупреждает ассоциация, стоимость одной порции крови возрастет на пятьдесят франков, а станции переливания крови лишатся, как минимум, каждого пятнадцатого донора — поскольку по результатам анализов будут отвергнуты очень многие… Одним словом, — заключил ведущий новостей, — индустрия переливания крови и плазмы думает, разумеется, только о своих интересах. Угроза жизни и здоровью тех, кому будут переливать кровь, во внимание не принимается».
Мариссель уже слышал об этой истории. Вчера коллеги рассказали ему о несчастье пожилой жительницы Базеля, которой суждено испить всю чашу страданий, не только физических, но и нравственных. Она сознает, что ее ждет мучительный конец, поскольку еще ни один больной СПИДом не вылечился. Но ее положение усугубится тем, что не только прежние знакомые, соседи и сослуживцы станут остерегаться общения с супругами Келин, но и даже ближайшие родственники предпочтут отделываться телефонными звонками. Ее муж может лишиться работы и страховки — страховая компания делает все, чтобы не страховать тех, кто может заразиться СПИДом. Они вряд ли найдут сиделку, которая не боялась бы заразиться сама. Да и не все врачи с прежней охотой станут лечить больную; хотя прямой отказ для доктора невозможен, хитрые медики всегда находят возможность увильнуть от исполнения долга. СПИД — все еще таинственная болезнь; несмотря на уверения специалистов, что она не передается при повседневном общении, никто не желал бы своим примером опровергнуть их выводы.
Последние годы Мариссель не занимался практической медициной, и рассуждения его носили абстрактный характер, но всю дорогу до штаб-квартиры Международного комитета Красного Креста он пытался представить свою реакцию на предложение поработать с больными СПИДом. Сейчас он был безоговорочно готов. Сохранит ли он мужество в тот момент, когда от него потребуется взяться за дело? Мариссель навсегда запомнил день, когда впервые столкнулся с безжалостной болезнью. Это было восемь лет назад…
В тот день Мариссель тоже долго ждал лифт, чтобы подняться к себе, но когда кабина спустилась вниз и двери раскрылись, ему пришлось отступить в сторону. Миновав неуклюжего охранника, сделавшего попытку вытянуться, в холл вошли директор Международного комитета Красного Креста, президент МККК и четыре члена исполнительного совета. Только один человек из всей группы был незнаком Марисселю, но когда лифт мягко скользнул вниз — в подвальный этаж, где находится архив, Мариссель догадался, что в святая святых комитета допущен известный историк, ректор Женевского университета Жан-Клод Фавэ.
Мариссель проработал в Международном комитете Красного Креста более десяти лет, но он ни разу не имел возможности даже краешком глаза заглянуть в архив. Там внизу, на бесконечных металлических стеллажах, залитых неоновым светом, покоятся миллионы документов. Нигде больше в мире не собрано столько знаний о самых мрачных страницах истории последних ста с лишним лет, нигде нельзя узнать так много о гнусных преступлениях, о страданиях сотен тысяч людей, о человеческих трагедиях… То, что видят и слышат посланцы Красного Креста, то, что им сообщают добровольные информаторы, то, о чем свидетельствуют пленные и заключенные, подвергавшиеся пыткам, то, что в свое оправдание считают нужным сказать власть имущие, — все это в микрофильмах, аккуратно подшитых документах и тщательно подобранных фотографиях хранится как величайшая тайна.
Архив комитета — не только история его деятельности, это источник власти и влияния. Одному богу известно, сколько бы разразилось политических скандалов, если бы к этим стеллажам получили доступ журналисты и исследователи. Но руководство комитета позаботилось о том, чтобы избежать такого рода историй, которые могли бы повредить репутации МККК и его отношениям с сильными мира сего. В архиве трудятся всего тридцать человек, и они строго предупреждены относительно необходимости держать язык за зубами. Лишь некоторым историкам, представившим серьезные рекомендации, могут быть открыты некоторые архивные материалы, но в этом случае рукописи их трудов подвергаются цензуре МККК.
Когда профессор Фавэ и руководители МККК спустились в архив, лифт наконец освободился и Мариссель поднялся к себе. Он прошел в комнату и поставил бумажный стаканчик с кофе на угол стола, освобожденный от бумаг: всю неделю он писал отчет о своей второй африканской командировке. Когда зазвонил телефон, он неохотно взял трубку.
— Мариссель? — донесся далекий голос. — Я звоню из больницы Питье-Сальпетриер. Люсиль… умерла ночью. Если ты хочешь успеть на похороны, поспеши.
Люсиль погибла от пневмоцистной пневмонии. Никто из работающих в Международном комитете Красного Креста — за исключением бухгалтеров и архивариусов — не считал свою работу синекурой. Отдел кадров вел скорбный счет погибших при исполнении своего долга. Но от пневмоцистной пневмонии еще никто никогда не умирал…
С Люсиль Марисселя связывали особые отношении, не любовные, а узы редкого в его жизни полного взаимопонимания. Они встретились в Тропической Африке. Мариссель несколько лет проработал в одной из женевских клиник и предложил свои услуги Международному комитету Красного Креста. Люсиль уже тогда была опытным врачом-хирургом. В первой африканской командировке их было десять человек. Когда к власти в Уганде пришел Иди Амин, их группу выслали. Через несколько лет им разрешили вернуться, но поехать решились только пятеро. Люсиль не колебалась ни минуты.
Работа была адской не только из-за удушающей жары и нескончаемого потока больных — целыми днями они не отходили от операционных столов, — но и потому что не хватало медикаментов, плазмы и крови для переливания, инструментов. Женева аккуратно отправляла им грузы со всем необходимым, но до их группы в лучшем случае доходила половина. Особенно не хватало одноразовых шприцев; гепатитом заболевал каждый четвертый из прооперированных — и только из-за плохо продезинфицированных инструментов. В операционных водилась всякая гадость, и, видя, что привычная чистота недостижима, медсестры махнули рукой на гигиену. Уговоры не помогали, девушки считали себя заговоренными. Так продолжалось до той истории… Какой-то мелкий торговец обратился за помощью в находившуюся по соседству больницу. Его мучила страшная лихорадка, перемежавшаяся с сильными кровотечениями. Местные африканские врачи оказались в тупике:
