— Первый, дневной, — да.

— Нет, я имею в виду ваш?

— Ни в коем случае, мы же не новички.

— Тогда все прекрасно, — ответил удовлетворенно рыжий, — тогда, наоборот, пускай все остается. Мы не имеем права пройти мимо такого вопиющего факта. Мы первыми забьем тревогу, пусть займется расследованием какая-нибудь очередная компетентная комиссия. Жаль только, что сорвался первоначальный вариант, Что ни говорите, а для нас было бы куда лучше, если бы эти четверо голубков упорхнули из тюрьмы. Но все равно получилось неплохо. И кому я сейчас не завидую, так это нашему драгоценному премьеру. Лидер оппозиции сотрет его в порошок: даже в тюрьмах нет порядка, чего уж говорить о стране.

— Да, народ они конченый, — подтвердил серый, — с той самой минуты, как позволили этим субчикам захватить посольство — и чье? — Он усмехнулся при этих словах, достал сигарету, с удовольствием закурил. — Хорошо, — продолжал серый мечтательно, — просто классически. К тому же наша «Иллюстрированная» еще поддаст жару, объяснит избирателям что к чему, и тогда этим либералам крышка.

— Остается вторая часть, — с улыбкой напомнил рыжий.

— Ну, это-то как раз самое несложное из всего. Должно пройти гладко. — Серый постучал по столу.

— Осечки быть не может?

— Если только электроника подкачает, — начал было серый.

— Как в тюрьме? — подмигнул рыжий. Оба рассмеялись.

— Да не должна подкачать, — продолжал серый. — А если даже и так, на этот случай у нас в запасе остается спецкоманда. Живым оттуда все равно никто не выйдет, ни одна душа.

— И этот… как его? Вы знаете, о ком речь, его — в первую очередь…

— Обязательно, — подтвердил серый. — Собственно, ради него и посылаем людей.

— Отлично, — одобрил рыжий, — все правильно и, как всегда, разумно. Ювелирная работа. Только вот кто оценит?

— Никто не оценит, — покачал головой серый.

— То-то и обидно, — подытожил собеседник.

Ночь, половина первого, а в зале для пресс-конференций не продохнуть — дым стоит коромыслом. Стол, за которым должен появиться представитель правительства по связи с прессой, заставлен микрофонами крупных, известных во всем мире радио- и телекомпаний. Шумно в зале, и разобрать ничего нельзя: голоса глушат друг друга, сливаются в единый монотонный гул. Мало кто сидит в креслах, хотя все места заняты. Кто-то бросил на спинку плащ или куртку, кто-то оставил на сиденье блокнот или газету, фотоаппарат, «дипломат» или диктофон.

Журналисты сбились группами, шумно спорят. Почти у каждого своя версия, свои соображения, догадки, каждый точно знает, что произойдет дальше. От одной группы доносится:

— …Теперь у правительства только один шанс: немедленно начать штурм посольства. Согнать побольше этих вундеркиндов из спецподразделения по борьбе с терроризмом, забросить десант с вертолетов…

— А ну как террористы взорвут здание…

— Не взорвут, на коллективное самоубийство никто не пойдет.

— А как же те, в тюрьме?

— Ну, те…

Из другой группы слышно:

— Решительно не понимаю, как они теперь выпутаются из этой истории. Освобождать больше некого — теперь заложникам, похоже, каюк.

— Как некого? А самим выбираться надо?

— С пустыми руками? Ради чего тогда все это…

Из третьей:

— Странное самоубийство. Все четверо одновременно, а главное, почему-то в самый кульминационный момент, когда еще ничего не ясно. А вдруг бы правительство приняло ультиматум?

— Не берусь сказать, кому это больше на руку — правительству или террористам?

— Ясное дело — правительству. Теперь ультиматум отпадает автоматически.

— Все правильно, только вот как теперь заложников выручить?

Спорщики горячатся, возбуждены, в каждом сидит чувство сопричастности к происходящему (это мы, группа посвященных, присутствуем при столь неординарном событии, от нас, и только от нас, узнает мир, чем кончится дело!). Все другие происшествия, все трагедии мира — все это сейчас неважно. Неинтересно. Неактуально. Захват посольства для них сейчас самое главное событие в мире, самая большая сенсация.

И вдруг шум утих, запрыгали вспышки блицев, все кинулись рассаживаться по местам: из боковой двери появился и быстро прошел к столу представитель правительства по вопросам прессы и информации. Жарко полыхнули юпитеры, покатились, наезжая на стол, телевизионные камеры, повскакивали с мест те, кто жаждал первым задать вопрос. Представитель правительства жестом попросил тишины.

— Дамы и господа! — Его голос, усиленный динамиками, разнесся по залу. — Сейчас я выступлю с самым коротким заявлением (ропот среди присутствующих)… да, да, и это не моя вина.

Итак, дамы и господа, вы знаете, что произошло в центральной тюрьме, где содержались террористы, освобождения которых добивались лица, захватившие посольство. Самоубийство заключенных создало, как вы сами понимаете, качественно новую ситуацию. В настоящее время представитель министерства иностранных дел ведет переговоры с террористами. По их окончании правительство проинформирует Большой кризисный штаб, который примет какое-то решение. Нашей главной задачей было и остается избежать дальнейшего бессмысленного кровопролития, сохранить жизнь людям, оказавшимся во власти вооруженных фанатиков.

Какие это будут меры, дамы и господа, этого, естественно, сейчас не может сказать никто. Единственное, что я твердо могу пообещать вам, — это незамедлительно проинформировать представителей прессы, как только появятся хотя бы какие-то новости. А сейчас я благодарю всех за внимание.

Выкрики из зала:

— Ответьте хотя бы на один вопрос! Рассматривает ли правительство возможность применения силы для освобождения заложников?

Представитель правительства:

— Еще раз убедительно прошу понять, что любая утечка информации может только повредить заложникам. Уверен, что их безопасность имеет приоритет даже перед законным правом прессы на информацию. Все, дамы и господа! Все!

Проталкиваясь через толпу обступивших его журналистов, представитель правительства скрылся в спасительную дверь. Туда уж газетчикам хода нет, там начинается святая святых — правительственные кабинеты.

— Все, — сказал Мулат. Остальные продолжали смотреть на экран телевизора, словно ожидая, что диктор в последнюю минуту сообщит что-то еще, оставит хоть какую-то надежду. Но тот, зачитав сообщение о коллективом самоубийстве в центральной тюрьме (были показаны снимки всех четырех заключенных, причем о девушке было сказано, что, хотя она и жива, шансы на то, что она перенесет сильную потерю крови, невелики), перешел к заседанию Большого кризисного штаба, а затем и к другим событиям дня.

— Все понятно, — повторил Мулат, — их убили.

— Ясное дело, — подтвердил Щербатый.

Малахольный смотрел поочередно на всех, и больше всего на Мулата, ожидая, что они решат. Его ладони снова вспотели. Теперь, конечно, нечего и думать о том, что удастся вырваться из этой западни. Что с ними будет? Можно, конечно, уйти несолоно хлебавши, при условии, что правительство согласится всех их выпустить в обмен на жизнь пленников. Смешно и жалко они будут выглядеть, если уйдут ни с чем, это понимал и Малахольный, но, с другой стороны, что еще остается делать в такой ситуации? Не пропадать же всем?

— Будем действовать по плану, —