– Ваша фамилия? – спросил полицейский.

– Петрова. София Григорьевна.

– Студентка?

– Да.

– Куда шли?

– На экзамен.

Он что-то записал в блокнот, потом спросил:

– К экзамену опаздываете?

– Уже, кажется, нет, – прошептала она, и тут не выдержала: из глаз брызнули слёзы – не от боли, а от унижения, от того, что этот город, всё его туманное убожество в одно утро решили закатать её в вечный асфальт.

Врач «скорой» приехал через двадцать минут, осмотрел её с видом человека, которому только что поставили диагноз на всю жизнь. Убедился, что кости целы, что-то записал и ушёл. До экзамена оставалось десять минут, но к тому моменту, как София добралась на троллейбусе до корпуса, дверь аудитории уже закрыли. Она постучала – сначала тихо, потом громче, потом до содранной костяшки. Никто не открыл.

В коридоре у окна она села на лавку и наконец позволила себе рассмотреть руку. Она распухла, в грязных разводах и мелких ссадинах от тротуара. Стало смешно: все эти годы отец говорил, что экзамен – вопрос жизни и смерти. А тут, выходит, жизнь и смерть вообще не в теме, в тесте не участвуют.

Она сидела, пока все не ушли. Потом встала и медленно пошла обратно – не домой, а туда, где, как знала, будут ругать и учить, но всё-таки кто-то посочувствует.

Особняк встретил её ледяным холлом и хором голосов, среди которых громче всех звучал голос Григория. Он стоял у лестницы, будто ждал её – как хирург ждёт доставку на операцию.

– Как рука? – спросил он с непонятной смесью заботы и иронии.

– Сломана, наверное, – сказала София. – А может, просто больше не хочет работать.

– Не переживай, в этой семье никто не работает руками, – отозвался он. – Только языком.

Она хмыкнула: юмор был едким, но справедливым. Лиза вышла из гостиной с чайником и самой неподдельной эмпатией на лице.

– Тебе бы компресс, – сказала она, – или хотя бы что-нибудь сладкое.

– Лучше яду, – буркнула София, но всё же взяла из рук сестры чашку горячего чая.

Маргарита спустилась по лестнице неторопливо, с той самой осанкой, что во все времена служила для выстраивания иерархии.

– Значит, экзамен провалила, – констатировала она.

– Угадай с трёх раз, – ответила София, не поднимая головы.

– Могу помочь: поговорю с деканом, – сказала Маргарита, но в голосе не было ни намёка на обещание, один административный протокол.

– Не надо, – отрезала София. – Пусть хоть раз всё будет по-честному.

В этот момент вмешалась Елена, появившаяся незаметно – как обычно – из-за плеча:

– Ты должна написать объяснительную, – сказала она. – В таких случаях всегда требуют бумагу. Можешь сказать, что была в шоке.

– Я не хочу быть в шоке, – прошептала София, – я хочу, чтобы хоть кто-то здесь был живой.

Тишина в доме уплотнилась; даже настенные часы будто замолкли, чтобы не мешать разыгравшейся трагедии. Гриша смотрел на Софию с вниманием биолога, только что обнаружившего новую форму жизни в давно изученной колбе. В лице жалости не было; было нечто между интересом и завистью. Она и сама не знала, что предпочла бы.

Он сел рядом с ней на ступеньку, протянул руку – осторожно, чтобы не задеть больную руку. Тут София заплакала – по-настоящему, громко: Маргарита отступила на шаг, Лиза поднесла платок.

– У меня никогда не было такого стыда, – всхлипывала она, – даже когда меня вызвали к доске без домашнего задания. Теперь, выходит, об этом узнает весь университет. Завтра я просто не приду.

– Может, и не надо, – сказал Гриша. – Можно пойти другим путём.

Она уставилась на него:

– Каким ещё?

– Например, договориться с профессором. Иногда они бывают человечными. Особенно если пообещать, что история не выйдет наружу.

София кивнула, но было видно: в этом варианте её смущало всё, кроме шантажа.

– А если он откажет?

– Тогда придумаем новый план, – сказал Гриша. – Главное – не отчаиваться.

София, кажется, впервые за утро улыбнулась. Но улыбка была треснувшей, как остатки лака на старых перилах.

– Спасибо, – тихо сказала она. – Никто никогда не говорил мне, что необязательно быть хорошей до конца.

Вечером, когда в доме притихли все, кроме холодильника, Гриша стоял у окна в коридоре и смотрел, как по двору бродят люди: какие-то детдомовские в чужих куртках, с бутылками лимонада, а где-то во тьме, в своей комнате, затаилась София. Он знал: эта трещина не исчезнет; наоборот, завтра даст росток. Он усмехнулся. Главное – вовремя полить.

К вечеру Ситцев бурлил, как перезрелый квасной чан: если утром ещё держалась иллюзия приличия, то к концу дня в чатах, пабликах и даже на скучных родительских форумах тема Софьи Петровой перекрыла всё остальное – финансы, ремонт дорог, коммуналку. В топе городского VK-канала красовался мем: на фоне мрачно-кислотного заката Софья летела с перекрёстка, как пластмассовый Карлсон из старого мультика; лямки рюкзака болтались, а подол юбки взлетал выше всяких школьных норм. Фотошоперы тут же прицепили к ней пропеллер, а кто-то особенно изобретательный сделал гифку, где она, словно в вечном круговороте, снова и снова взлетала и падала, не долетая до земли.

Поначалу сочувствие в комментариях перевешивало желчь: писали о плохих дорогах, безответственных водителях, коррумпированных гаишниках. Но спустя три часа после происшествия кто-то из старшеклассников разглядел на стоп-кадре не только разметку, но и самую что ни на есть интимную деталь: из-под юбки, в момент пике, у пострадавшей проглядывали ажурные розовые трусики. В одночасье город забыл о несчастном случае и переключился на обсуждение: «А что, если бы это была твоя дочь?», «Умышленное обнажение – статья?» и «Вот теперь все знают, что у Петровых и нижнее бельё с претензией!». Новая волна мемов пошла по всем каналам: Софья летела уже не одна – в компании известного певца, местного депутата и даже губернатора области, который к ситуации не имел никакого отношения.

Утром следующего дня в городском телеграм-канале всплыла нарезка из полутора десятков версий той же фотографии: на одной Софья с крыльями ангела, на другой – с рогами и хвостиком, а на третьей её лицо прятал баннер «18+». Школьные учителя, безнадёжно запаздывая с реакцией, пытались удалять посты и отчитывать классных руководителей, но дети пользовались Tor-браузером лучше завуча.

Кто-то в комментариях припомнил, как ещё пару лет назад Петрова выиграла городской конкурс чтецов; якобы тогда на ней был такой же комплект – «узнаю фирменный стиль», – язвил бывший одноклассник. А железная леди Маргарита тем временем уже обзванивала знакомых в мэрии и требовала «принять меры против клеветы в адрес её семьи».

Впрочем, в семье новость о всеобщем «позоре» встретили