Навстречу шли два зэка, один еле передвигал ноги, второй поддерживал его за руку. Лейтенант, поравнявшись с ними, иронично их спросил:

– Голубки сизокрылые, это вы, куда так спешите – ветру за вами не угнаться, не в лазарет? Завтра в строю не увижу, отправитесь на стадион здоровье поправлять.

Иван подумал, у немцев в концлагере тоже имелась спортивная площадка, но только для надзирателей. Интересно, зэки, где работают, наверно, пилят лес, если по берегам реки и на склонах гор, что видно глазу, торчат пеньки.

Дойдя до бараков, лейтенант остановил строй и рукой его разделил:

– Правые сюда, – кивнув головой в сторону барака с цифрой один с вывеской на входе. – Левые, во второй, – снова обозначив свой приказ головой, – там вас встретят, обласкают, обогреют. Бегом марш!

Ивану с Остапом достался первый барак. Зашли вовнутрь, в нос ударил спертый воздух, встали у входа. На нарах кучками сидели люди. Зэки, заметив гостей, зашушукались, от дальней кучки в конце барака отделился рослый широкоплечий парень и твердой походкой подошел к ним:

– Бандеровцы, лесные братья среди вас есть? – спросил он богатырским голосом.

Недолгое молчание.

– Есть, – прорвало одного вновь прибывшего зэка, через несколько секунд отозвался и второй.

– Микола, – «богатырь» назвал имя, повернув голову в противоположный дальний угол. – Ты меня слышишь, принимай пополнение, определяй своих хлопцев.

Со стороны кто-то из заключенных крикнул:

– Мужики, кто из польских лагерей, давай к нам, четверо нар свободны.

– Из Дахау кто есть? – поинтересовался богатырь.

– Мы из Дахау, – одновременно ответили Иван с Остапом.

– В мою бригаду пойдете, рук не хватает.

После его слов тут же из дальнего угла раздался недовольный голос:

– А почему в твою бригаду, у меня только за полмесяца двое братьев богу душу отдали. Вы лес валите, а мы камни ворочаем, пупки надорвали, – поднялся с нар широкоплечий зэк, стало быть, это и есть Микола.

Оппонент ему твердо ответил:

– Ты что в бутылку лезешь, на неделе еще зэков подвезут. День-два тебе погоду не сделают. Нашу бригаду загнали на склон, ноги все переломали, начальник карцером грозится, если норму не выполним.

– Лады! Следующая партия моя, – уступил ему в споре Микола.

Иван, выслушав разговор оппонентов, понял, в лагере на работы распределяют сами зэки, а для чего тогда администрация существует, странные порядки.

Зэки подходили к вновь прибывшим заключенным, с ними знакомились. Рослый богатырь назвался Петром, рассказал, что в концлагере Дахау он находился около года, с конца сорок третьего, потом работал у бюргера на мельнице. От него сбежал, полмесяца добирался до Югославии, партизанил, выпал счастливый случай – морским путем приплыл на родину. Его, как и их, допрашивал энкэвэдэшник, обозвал немецким шпионом. А побег из лагеря Дахау – хорошо спланированная операция гестапо. Редко кто из узников смог обмануть гестапо, далеко не убегали. Чекисту ответил, просто повезло, он ему не поверил. Петро не стерпел, обозвал чекиста тыловой крысой, трибунал присудил десять лет лагерей. Отправили вот в этот проверочно-фильтрационный лагерь, так он называется в системе НКВД. Иван спросил, кто такие бандеровцы и лесные братья. Четыре года оторваны от родины и не знают, что произошло в стране за время войны.

Петр, повертев головой, убедившись, что его не услышат те, о которых сейчас пойдет речь, почти шепотом сказал:

– Бандеровцы – жители Западной Украины, служили под знаменами вермахта, все до одного каратели. Они страшнее фашистов и лесные братья им под стать, одного поля ягода, так себя называют жители Прибалтики. В лагере их не так много, они умнее первых: много не говорят, держатся обособленно. Опять же бандеровцы очень хитрые и продажные, все время пытаются занять в лагере привилегированную нишу, стучат начальству. В этом бараке у них за старшего Микола, в других свои порядки. Лучше от них держаться подальше, бывает «нечаянно» камнем придавят, а кого повесят, списав на самоубийство, свидетели найдутся. Для бандеровцев и прибалтов война не закончилась, дай им в руки автомат – разбираться не станут, убьют всех от администрации лагеря до соседей по нарам. Все до одного смертники, живыми из лагеря их не выпустят, и у всех большие срока, им терять нечего.

Остап, слушая Петра, все время молчал, но, видно смирившись со своей судьбой, проронил слово:

– А куда лес деваете, не видно пилорам. Вы сказали, что камни ворочаете, что строите?

– Лагерь называется «Створ» энкэвэдэшники организовали его специально для политзаключенных еще до войны. Почти все зэки сидят по пятьдесят восьмой статье. Река называется Чусовая, вы ее видели, она тут рядом. Готовим пойму для Понышенской ГЭС, но, говорят, скоро строительство закроют, геологи нашли алмазы, а они поважнее электричества. Лес пилим и его сжигаем, чтобы осводить место для водохранилища, а камни ворочаем, это для алмазных разработок. Нормы вырубки большие, народ мрет как мухи, основная масса зэков после концлагерей, вот такие, как мы с вами, дохлые и больные. Бандеровцы с лесными братьями здоровьем нас покрепче, на немецких харчах отъедались. Но лагерная жизнь со временем всех уравнивает. Кормят не сказать, чтоб от пуза, но и не так, как в Дахау, сто пятьдесят грамм отрубного хлеба на брата, выжить тут можно.

Остап от услышанных слов повеселел, распрямил плечи, появилась надежда, что не умрут от голода:

– Нас встретил пьяный подполковник, ему что ни до чего нет дела, махнул на нас рукой?

– Подполковник – это начальник лагеря, Попов Кондратий Лукич, называет себя хозяином. Человек с кулацкой жилкой себя не обделит. На фронте не был, всю жизнь при лагерях, вот и сына своей сестры пристроил к себе поближе. Лейтенант Скворцов еще тот змееныш! Это он вас привез в лагерь, правая рука хозяина. Паренек с гонором, за спиной дяди издевается над нами, а сам пороху не нюхал. Не вздумайте перейти ему дорогу, что скажет, не перечьте, а то у него любимое увлечение смотреть, как зэки на стадионе физкультурой занимаются. А тут каждый день с утра до вечера