Рябушкин напрягся, но приказ адвокату отдал незамедлительно:

– Ну ладно. Ты постой здесь.

Видавшая всякое адвокатская шкура почуяла все-таки подвох и зашипела прямо в лицо Рябушкина:

– Марик, ну как же так?!

Марик в долгу не остался:

– Цыц! Кто в доме хозяин? Пошли, служивый… А ты, куколка, тоже шуруй со мной. Мне без тебя будет тоскливо.

* * *

В кабинет Большакова и Рязанского Рябушкин ввалился как к себе домой. Вразвалочку подошел к окну, посмотрел на то, что делается на улице. Закурил, плюхнулся на стул, а потом и взгромоздил заляпанные ботинки на идеально отполированный стол майора Рязанского, который еще крутился на улице, делая вид, что увлеченно изучает архитектуру здешних мест.

– Вы бы ноги-то со стола убрали!

– Да ладно тебе, начальник, нормально все! Устал я от ваших лестниц, дай отдохнуть человеку!

– Ну-ну.

Большаков замер от такой наглости и возможных последствий. Сердце его почти остановилось, но, чтобы не сбивать его с ритма, он прокашлялся и, повернувшись к девице, хриплым голосом предложил:

– Раздевайтесь, у нас тепло.

Красивая дура как-то похабно улыбнулась и, повинуясь сказанному, кокетливо скинула с себя норковую шубку, оказавшись почти в неглиже. Ее тело украшали одни только трусы, которые и трусами назвать язык не поворачивался. Так, полоска ткани.

– Не-не-не, одевайтесь! Посидите здесь, а я пока пойду паспорт ваш проверю.

В это же самое время в соседнем кабинете сидели трое. Два уже знакомых опера из Воронежа и хозяин кабинета подполковник Зверев, человек небольшого роста, с непропорционально большой ушастой головой. Когда он улыбался, его широкий рот «украшали» крупные металлические зубы.

На столе стояли три стакана, по самые края залитые водкой, и лежал огромный помидор, порезанный на части. Зверев держал речь:

– Вы чего думаете, что я родился с такими зубами? Да хрен там! Свои я потерял, когда служил в ППС, понимаешь? Потерял! Там такая заваруха была! Десять человек меня полчаса ногами мутузили, а я вот живой! Меня тут, знаешь, как зовут? Саша Зверь. А почему? Да потому что у меня вид такой. А я виноват, что меня мама с папой таким родили? Нет, не виноват. У меня, если хочешь знать, папа секретарь райкома в Москве был. Большой человек. А брат мой родимый – заместитель военного прокурора страны. Целый генерал-полковник ФСБ. Прикинь!

Когда в кабинет вошел Большаков с паспортом в руках, они уже запрокидывали в себя сорокаградусную.

– Да вы что, сдурели, что ли? – расстроенно произнес Андрей. – Саша, ты-то на фига нажрался? В главке начальство на каждом углу!

– Да нет никакого начальства, – забрасывая себе в пасть кусок помидора, ответил Зверев. – Сегодня ж пятница, все, типа, на совещании в министерстве.

Ему было бесполезно что-то доказывать, и Большаков решил сорвать зло на воронежских операх:

– А вы-то чего? Я же сказал, пить прекращаем! Как в Воронеж с такими мордами поедете? Ладно. Вот паспорт. Это тот, кто вам нужен?

Опера посмотрели на паспорт, повертели его в руках и молча кивнули.

– Он, сука.

Зверев тяжело выдохнул и нежно, как только мог, спросил:

– Андрюша, вы долго еще колобродить будете? Давайте сегодня пораньше домой пойдем! Если бы не твои ребята, то я бы уже дома спал.

– Еще полчаса максимум, – пообещал Большаков.

– На полчаса горючки хватит, – вздохнул Зверев, оглядев запасы стола.

– И вот что, ты на всякий случай через минут пятнадцать загляни в наш кабинет.

– Ладно.

– Ну и… улыбнись обязательно.

– Опять?

И в этот самый час Сергей Рязанский, не спеша поднявшись по лестнице и пройдя коридор главка, открыл дверь своего рабочего кабинета и на мгновение не просто замер, он потерял дар речи и власть над своим телом. Его широко раскрытым глазам предстал рухнувший миропорядок. Все привычное, все, что было для Рязанского дорогим и важным на территории главка, да что главка, всей столицы, было посрамлено и опорочено. Его глаза сузились до щелочек амбразуры, сквозь которые он только и смог, что разглядеть стекающие на ЕГО СТОЛ капли грязи с ботинок Рябушкина.

Не раздеваясь, не говоря ни слова, он принялся бить Рябушкина. Мастер спорта по боксу, он знал свое дело хорошо, но в этот раз он бил куда придется, позабыв все спортивные правила. Куда дотягивались руки и ноги. Куда устремляла посрамленная душа.

И раздался визг. Сиреной визжала полуголая девица, криком раненого зверя пытался доискаться понимания всему происходящему валяющийся на полу «авторитетный» в определенных кругах гражданин Рябушкин.

– Менты, вы что, оборзели? Так не я украл машины, у меня машины украли. Вы че? Вы че, гаишники, оборзели?

– Какие гаишники? Бык! – рычал над ним Рязанский. – Ты что, не знаешь, где находишься? Это Управление по борьбе с организованной преступностью!

– Какая такая организованная преступность?!

Ему была бы хана, если бы в кабинет не вбежал Большаков. Он обхватил Рязанского за плечи и под продолжающиеся бабьи визги и мат Рябушкина еле отодрал его от вора в законе:

– Тихо-тихо! Ты что, с ума сошел?

– А ты видел, что он сделал?! Он на мой стол ноги задрал, скотина!

В это время за стеной Зверев прислушивался к происходящему в соседнем кабинете. Подумав пару секунд, он подвел итог мероприятию:

– Все, парни, давайте и вправду закругляться. Скоро мой выход. На посошок!

* * *

Через пять минут наступило почти полное успокоение. Рябушкин, сидя у окна на стуле, вытирал с лица кровь. Рязанский натирал свой стол полиролью. Большаков помогал ему собрать с пола карандаши. Лишь девица время от времени подвывала и взахлеб пила воду из стакана. Пила так, что был слышен громкий стук ее зубов о стекло.

– Урод, падлюка, – то и дело повторял Рязанский, поглядывая на вора в законе.

– Суки… – вторил ему Рябушкин, озираясь на Рязанского как на палача.

Всех троих больше всего раздражала девка. Она непрерывно подвывала.

– Прекрати выть! – прикрикнул на нее Андрей.

– Ага, а если мне страшно? – ответила девица и продолжила пить воду.

А что, аргумент, не поспоришь!

Большаков понял, что пора переходить от лирики к делу, ради которого они здесь все сегодня и собрались, и потому первым задал вопрос:

– Ну что, Рябушкин, понял теперь, где ты? Добро пожаловать в ад.

Рябушкин посмотрел на него, скривился и сказал:

– Да пошел ты.

– Нет, я его сейчас грохну, – отозвался Сергей Рязанский и сделал вид, что приподнимается с места.

Большакова эти правила игры не устраивали никак. На исходе была пятница, и очень хотелось уехать, пусть даже