– У нас на проверку поступили материалы. Прямо скажу, материалы скользкие, как сопли. Ни много ни мало – компромат… и не на кого-то, а на одну одиозную личность, члена правительства по фамилии Турнепс.

– О как! Личность известная. И чего там?

– Да по нынешним временам сущий пустяк. Но ты и сам понимаешь, как там наверху реагируют.

– Болезненно?

– Не то слово. Так вот, слетал, значит, этот господин в дальние страны и погрел пузо на очень теплых островах, которые, как оказалось, находятся под юрисдикцией США. Посол США в России написал нашему министру письмо, в котором проинформировал о том, что в Америке ведется программа по контролю за госслужащими. У них там, оказывается, коррупционеров ловят всем государством. Ха-ха. И распространяется эта программа не только на США, но и на другие страны. Так вот, они пишут, что с такого по такое число в течение недели на территории этих самых островов отдыхала делегация из России и возглавлял ее этот самый член.

– И в чем прегрешение?

– А вот в чем. Все расчеты происходили в наличной валюте, в долларах США. Господин министр жил в номере стоимостью пятьдесят тысяч долларов США в сутки и расплатился наличными.

– Иди ты. Ой, простите! Ничего себе! Триста пятьдесят тысяч долларов за неделю?! Это сколько же лет мне надо работать, чтобы так жить?

– Всё? Выговорился? Мне можно продолжать?

– Извините, товарищ полковник, просто такие суммы! Я еще не привык…

– Да я сам, как бы это помягче сказать… в шоке. Но эмоции в сторону, это к делу не относится. Вот это письмо. Оно направлено к нам в порядке взаимодействия и обмена информацией. Министр отписал нам. Вот ты и занимайся.

– А что тут делать?

– А ты что, не понимаешь? Не первый день в милиции. Делай все как положено.

– Так сейчас этим заниматься или воронежским помогать?

– Делай все одновременно, и делай хорошо, понял меня?

– Понял. А что там с моей квартирой? Вы обещали уточнить.

– Тьфу ты, черт! Совсем забыл. Забегался совсем. Ну ладно тебе! Узнаю, обещаю. Все, ступай с богом.

Когда Андрей уже открывал дверь кабинета, чтобы выйти, за спиной снова раздался голос полковника Серова:

– Две тысячи.

– Что две тысячи? – не понял Андрей.

– Две тысячи лет тебе надо, чтобы заработать деньги, которые были уплачены членом Правительства Российской Федерации Турнепсом за рубежами нашей родины всего за неделю проживания в гостинице на очень теплых островах. Таблетку дать от сердца? Нет? Тогда варежку закрой и топай работать.

В комнату общежития молча зашли четыре человека. Рязанский зажал в углу Большакова и, смотря прямо в глаза, спросил:

– Андрей, ты чего такой?

– Какой?

– Никакой.

– Да так, смысл своей жизни ищу с помощью математических вычислений.

– И как?

– Никак. Еще вопросы будут?

– Всё. Проехали. Ну что, братцы-кролики, с чего начнем?

«Братцы-кролики», Телегин и Хропачев, синхронно сбросили с плеч массивные рюкзаки. В одном были плотно уложенные бутылки водки, в другом – огромные помидоры. Каждый помидор упакован в газетку, каждая бутылка – в шерстяной носок.

– Мама дорогая, откуда зимой вся эта роскошь? Это я не про водку, – воскликнул не своим голосом Рязанский. – Что же со всем этим делать? И, главное, когда?

– Ну что ты на меня смотришь? – равнодушно спросил Андрей. – У нас всего пять дней, а в доме нет даже куска хлеба. Вот ведь зараза. Две тысячи лет!

– Ты о чем? – напрягся Рязанский, видя, что напарник явно не в себе.

– О жизни.

Через трое суток ничего не изменилось в комнате, где жили своей странной жизнью уже не два, а четыре человека. С утра до вечера и с вечера до утра за столом сидели четыре мрачных, мало соображающих человека в майках. Время от времени они перебрасывались короткими фразами, а так час за часом пили водку, закусывали помидорами и мечтали о куске черного хлеба, за которым надо было идти так далеко, что переплыть море казалось делом куда более легким, чем этот фантастический поход в гастроном на соседней улице.

И все это время звонил телефон. Надсадно, как комар возле головы. Но только через семьдесят два часа Андрей неторопливо поднялся и медленно снял трубку. Еще потребовалось какое-то время, чтобы приставить ее к уху, но потом, собрав в себе все силы, громко и отчетливо выговаривая каждое слово, произнес, как породистый артист на большой сцене:

– Слушаю! Здравия желаю, товарищ полковник. Да, я. Что делаем? Работаем, товарищ полковник. Роем копытом землю. Пашем с утра до вечера, как лошади. Света белого не видим. Одна работа на уме. Почему я издеваюсь? Я не издеваюсь. Нет. Нет, по телефону не могу доложить. Информация, сами понимаете, закрытая. Так еще сколько времени впереди. Как среда на исходе? Сегодня что, среда? Надо же. Да, совсем заработались. Нормальный у меня голос. Конечно, понял, чего тут не понять?

Когда трубка снова улеглась на телефонный аппарат, очнулся Рязанский.

– И? Что там?

– Выйдем на балкон.

На балконе разговор получился коротким, но деловым. Начал его Большаков:

– Смотри, они приехали в понедельник, а сегодня уже среда.

Рязанский чуть за голову не схватился:

– Среда?

– Среда, среда! У них командировка до пятницы. Мы три дня на работе не были, нам надо как-то шевелиться.

– Да тут еще столько водки и помидоров!

– Все, давай завязывай! Завтра едем в главк.

– А с ребятами, с ними что делать?

– До пятницы пусть отдыхают ударными темпами. Не везти же им обратно в Воронеж свои помидоры. А в пятницу чтобы были с утра в главке.

* * *

Следующим утром самой желанной была простая вода. Большаков каждые пять минут дул ее из графина и все время перелистывал какие-то бумаги на рабочем столе, словно не мог найти нужные. Потом внимательно посмотрел на Рязанского, вспомнил что-то и с облегчением сказал:

– Доставай-ка, Серега, все материалы, какие они нам дали, все, что у нас было, будем думать, как искать этого говнюка. Как нам можно его пробить.

Папка с бумагами пролетела полкабинета и приземлилась прямо перед Большаковым. В другой бы раз Андрей что-то сказал бы на такое бесцеремонное поведение Рязанского, но тут он просто распустил завязанные бантиком тесемочки на папке и принялся внимательно изучать содержимое.

– Так-так.