– Я – коронованная владычица Лифтаскара! – В её голосе не было ни вызова, ни гнева, только холодная уверенность, с которой провозглашаются приговоры. – И, как владычица, я лишаю тебя всех сил.

Что—то в пространстве изменилось. Макарий не двигался, но тени вокруг него, до этого пляшущие, как живые, начали терять форму, становясь бесформенной массой, которая больше не подчинялась его воле. Свет в его глазах начал угасать, напоминая свечу, в которую ударил порыв ледяного ветра.

Он открыл рот, желая что—то произнести, но его голос изменился, стал слабым, едва различимым, словно слова не находили себе места в этом новом, лишённом силы мире.

Открывая рот, он глубоко вдохнул, но вместо слов раздался лишь прерывистый, болезненный выдох. Его рука дрогнула, пальцы сжались, но уже без той силы, с которой он управлял судьбами.

Знаки на его одежде, пульсировавшие магической энергией, начали гаснуть. Их свет, казавшийся неугасимым, растворялся, оставляя после себя лишь блеклые тени прошлого могущества.

Его посох задрожал в руках.

Треск раздался изнутри, сначала едва слышный, затем громче, словно ломалась сама его суть. Ещё миг – и древний артефакт, несущий в себе эхо былых времён, рассыпался в пыль, которая тут же осела на его ладонях.

Старик испуганно посмотрел на свои руки, словно не веря, что они больше ничего не держат. За его спиной начал сжиматься портал.

Вихри энергии, ещё мгновение назад стремящиеся вырваться наружу, оседали на пол, теряя свою силу. Пространство, нарушенное его вмешательством, приходило в равновесие.

Макарий сделал ещё один вдох. Судорожный, рваный, как у человека, внезапно осознавшего, что воздух, который всегда подчинялся ему, теперь может ему отказать.

– Нет… – выдохнул он, его голос был слабым, будто говорило не могущественное существо, а человек, которому наконец открыли истину. – Ты не можешь…

Он сделал шаг назад, но пространство уже не принадлежало ему.

– Я… – его глаза метались, но не находили опоры ни в одном из присутствующих. – Я единственный…

Слова таяли, исчезая в пустоте, которая больше не признавала его власти. Портал сжался окончательно.

В последний миг он попытался удержать его – взмахнул рукой, что—то пробормотал, но это больше не имело смысла. Разрыв реальности смялся внутрь, словно его никогда не было, и в зале воцарилась тишина, пронзающая сильнее любого звука.

Макарий, некогда непоколебимый, неоспоримый властитель, теперь стоял посреди этого зала, лишённый всего, что делало его кем—то большим, чем человек.

Он рухнул на колени, словно исчезла невидимая сила, державшая его спину прямой, словно ноги, привыкшие ступать по этому миру с уверенностью хозяина, больше не могли удержать его вес.

В его глазах больше не было света.

Страх заполнил его разум, парализуя движения и сковывая мысли. Никогда прежде он не чувствовал себя настолько беспомощным, лишённым не только силы, но и самого смысла своего существования.

Он поднял голову, но теперь смотрел не сверху вниз, а снизу вверх, и в этом взгляде было всё – понимание собственной ничтожности, осознание того, что судьба, которой он управлял, больше не принадлежала ему.

Перед ними больше не стоял повелитель миров, не великий манипулятор, а лишь дряхлый старик, уставший и потерянный. Его сутулые плечи дрожали, а в глазах читалась пустота. Кожа, некогда налитая силой, теперь обвисла, прорезанная глубокими морщинами. Его руки, которые некогда держали посох власти, были лишь сухими, костлявыми пальцами, не способными сжаться в кулак.

Он был ничем не примечательным пенсионером, каких тысячи. Таким, что сидит в парке на лавочке, разглядывая проносящихся мимо прохожих, но уже не принадлежащий этому миру. Человеком, для которого величие осталось в прошлом, а впереди – лишь годы забвения.

Макарий был обычным человеком.

Но самое страшное для него было осознание того, что это правда. Он больше не был тем, кто вершил судьбы, не был фигурой, за кулисами управляющей миром. Он был простым человеком – слабым, забытым, не имеющим ни силы, ни значения. Это понимание накрыло его с головой, затопило разум, сделав прошлое лишь тенью, которая больше не могла его защитить.

В зале всё ещё висело тяжёлое молчание. Только что здесь гремели раскаты магической энергии, стены дрожали, воздух был пропитан древними силами, но теперь всё затихло. Пространство замерло, словно только что пережитая буря оставила после себя лишь отголоски разрушенного мира.

Макарий, бывший некогда могущественным лидером, сидел на коленях, понурив голову, безучастно глядя на собственные руки. Его дыхание сбилось, движения были замедленными, будто он сам ещё не до конца осознавал, что только что произошло. Морщины на лице стали глубже, спина сгорбилась, плечи осунулись, а в глазах не осталось ничего, кроме серого, бесконечно усталого пустого взгляда.

Виталий шагнул вперёд. Его шаги звучали особенно чётко в этой новой, непривычно тихой атмосфере. Он двигался медленно, но уверенно, точно зная, что ему нужно сделать. На его лице не было эмоций – ни злорадства, ни торжества, ни даже облегчения. Только сосредоточенность, отточенная годами службы, понимание, что события должны быть доведены до конца.

Макарий не поднял головы. Он словно сник, став тенью самого себя. Когда—то он возвышался над этими людьми, управлял их судьбами, переплетал их жизни в сложный узор, который только он один знал до конца. Но теперь перед ним стоял человек, чья власть заключалась не в магии, не в силе иных миров, а в простом, незыблемом законе.

Виталий не спешил. Он изучал старика, вглядывался в его лицо, как будто пытался понять, осталось ли в нём хоть что—то от того демона в человеческом обличье, каким он был ещё несколько минут назад.

Но перед ним сидел просто дряхлый дед.

Виталий молча достал наручники. Металл слабо блеснул в тусклом свете угасающих символов на стенах. Движение его руки было плавным, отточенным – без показной агрессии, но и без заминки. В этой простоте жеста крылась суть неоспоримой власти: он действовал по закону, а Макарий, каким бы он ни был раньше, теперь был просто пленником.

Он медленно наклонился, по—прежнему не говоря ни слова, и глухо произнёс:

– Вы арестованы.

Макарий моргнул. Едва заметное движение век, которое всё же выдавало его замешательство. Он поднял голову, будто не сразу понял смысл этих слов, или, возможно, надеялся, что они предназначены кому—то другому.

– Арестован…? – его голос был осипшим, едва слышным, как шёпот человека, который только что очнулся после долгого сна и ещё не осознал, где находится.

Но Виталий не повторял. Он просто продолжил действовать: взял одну из сморщенных, ослабших рук Макария и уверенным движением защёлкнул наручник. Щелчок оков прозвучал особенно резко.

Громче, чем