– Десять лет… – повторила она. – Не может быть, чтобы всё так кончилось.

Тут же услышала за окном едва заметный шорох: то ли ветка задела стекло, то ли по двору пробежала собака. Она вздрогнула, бросила взгляд на дверь – и вдруг осознала, что в доме, кроме неё, практически никого нет: мать – в своём кабинете, сёстры – в больнице, а из слуг осталась только Ирина, которая шепчется по ночам с холодильником и знает о доме больше, чем все три женщины вместе.

Она вернулась к столу, села на край кресла и схватила телефон. Теперь звонила уже не из злости, а из панического желания убедиться, что хоть кто-то из старых партнёров ещё на связи. Первый вызов: гудки, потом – женский голос сообщил, что абонент временно недоступен. Второй – сразу сброс. Третий – тишина.

Маргарита почувствовала, как внутри неё начинает копиться не просто злость, а какая-то липкая, ледяная ненависть, которая всегда была её главным мотиватором, но теперь угрожала разорвать мозг изнутри. Она не плакала – только дышала часто, шумно, как собака, которую загнали в угол.

В этот момент взгляд её упал на дверь, и она заметила, что в проёме стоит человек: чёрная рубашка, тёмные джинсы, короткая стрижка – всё в нём было бесцветным, даже глаза, которые смотрели на неё не как на врага, а как на интересный эксперимент.

Это был Григорий. Он не двигался, только стоял и смотрел.

– Ты доволен? – сказала она.

Он не ответил.

– Скажи хоть что-нибудь! – почти закричала она.

Он сделал шаг вперёд, но не приближался – лишь наклонил голову чуть вбок, как делают дети, когда разглядывают новый вид насекомого.

Маргарита не выдержала. Она вскочила, схватила с пола один из листков и швырнула в него. Бумага даже не долетела – медленно опустилась на ковёр.

– Ты – ничто! – сказала она. – Ты ничто и не станешь никем, кроме как обслугой для тех, кто умнее, сильнее, честнее…

Он стоял молча.

В какой-то момент она бросилась к нему – не то чтобы ударить, не то чтобы сбить с ног, а чтобы хоть как-то нарушить это мёртвое равновесие. Но, дойдя до двери, споткнулась о порог и, не удержавшись, упала на колени.

Она подняла голову, в глазах были слёзы – не водянистые, а густые, будто из жидкого металла. Она попыталась схватить его за ногу, но он не сдвинулся с места, только смотрел на неё сверху вниз, как будто ожидал, что она скажет нечто очень важное.

– Ты… пожалеешь об этом, – произнесла она с трудом. – Ты не знаешь, на что я способна.

Он не моргнул.

– Ты меня слышишь? – выкрикнула она.

В этот момент голос сорвался: он стал каким-то детским, с хрипотцой, которую она не терпела в чужих людях, но теперь ничего не могла сделать с собой. Она не могла дышать, только шептать. Потом упёрлась лбом в его джинсы, сжала руками его голени, как будто пыталась сломать их.

– Ты всё уничтожил, – прошептала она. – Всё, что у меня было. Всё, ради чего я жила.

Она долго молчала, уткнувшись лицом в пол, и только через минуту осознала, что он не ушёл – всё ещё стоит, смотрит, дышит ровно, как будто по расписанию.

– Я найду способ отомстить, – прошептала она.

Он опустился рядом с ней на корточки, почти ласково провёл пальцем по её волосам, убрал прядь с лица.

– Не надо, – сказал он тихо.

В этой фразе не было ни угрозы, ни жалости. Было только абсолютное равнодушие.

Она подняла на него глаза и вдруг поняла: проиграла не просто дело, не просто карьеру, а всю свою жизнь. Она больше не была Маргаритой Петровой, наследницей, хозяйкой. Теперь она была просто человеком, который не удержался на плаву и захлебнулся при первой же серьёзной волне.

Он встал, вышел из кабинета, не оборачиваясь.

Маргарита осталась сидеть на полу среди разбитых ваз, испачканных бумаг и собственного дыхания, которое постепенно выравнивалось. Она подумала, что, если бы у неё был ещё один шанс, она бы, наверное, сделала всё так же.

Только не знала бы, как удержать этот проклятый дом от развала.

В комнате Григория не было ничего своего: ни одной вещи, ни одного отпечатка, по которому его можно было бы распознать в пространстве этого дома. Всё казалось временным: ноутбук стоял на краю стола, блокнот лежал раскрытым, но с белыми страницами, даже чашка чая была заварена так, чтобы не оставить на столе ни одного круга. Сам он сидел на жёстком стуле и механически пролистывал на экране папки с цифровыми копиями того, что ещё неделю назад было целой вселенной фамилии Петровых.

Листал быстро: архивные фото Софьи – идеальная улыбка, чуть наивная осанка; серия снимков Лизы, у которой на каждом кадре взгляд становился всё более пустым; пара старых рекламных брошюр с фамилией Петровых, ещё не стёртой с фасадов города. За ними – скриншоты переписок, аудиторские отчёты, досье на ключевых партнёров. На одном из файлов он задержался дольше: здесь была Лиза, ещё до катастрофы, в голубой кофте, с таким выражением лица, будто она за секунду до слёз – или до того, чтобы рассмеяться в голос. Он долго смотрел на фото, пока не заметил, что пальцы сжались в кулак, а на экране остался тёмный след от дрожащей ладони.

Он закрыл файл, медленно выдохнул. Потом вернулся к таблицам: здесь всё было проще – числа, стрелки, даты. Никаких эмоций, только финал длинной игры, в которой ходы расписаны заранее.

В этот момент экран ноутбука мигнул: новое сообщение от Веры. В строке – короткая фраза: «Где ты? Всё в силе?» Он набрал ответ, не глядя на клавиши: «Всё идёт по плану». Секунда – и прилетает смайлик; грустный, ироничный значок он сразу стирает из памяти.

Молодой человек встал, прошёлся по комнате неторопливо, будто проверял, что всё на своих местах. У двери остановился, прислушался: в доме стояла такая тишина, что казалось – даже стены боятся шевельнуться. Только на кухне где-то капала вода, а за окном усиливался ветер: к вечеру на город надвигался снегопад.

Григорий вышел в