– Ну, Алексеич, чего тебе сказать? Спасибо огромное! Не было ни тени сомнения в том, что ты, несмотря на занятость свою, всё организуешь. Мужик сказал, мужик сделал. Завтра в это же время наберу и сообщу дату прилёта первой группы.

– Понял тебя. Даже если я на прииск улечу, встретят как надо, автобус и сопровождение от аэропорта до Карамкена будут как положено.

– Спасибо ещё раз, Алексеич. До завтра!

– Пока, Юра!

Глава 27. Удивительное письмо

Орлинский подошел к журнальному столику и взял конверт, который ему сегодня передал консьерж. Ножом, который на 23 февраля ему подарила Зинаида Ивановна, он аккуратно вскрыл его. Там оказалось несколько листов бумаги стандартного формата. Юрий сел в кресло, включил настольную лампу и начал читать. Не документ – личное письмо, отпечатанное на принтере. И с первых же прочитанных строк он понял, что дальше будет интересно. «Юрий, здравствуйте! Мы с вами вроде как и знакомы, и незнакомы. Но я считаю своим долгом поблагодарить вас за то, что вы спасли мне жизнь. Вы боевой офицер и, наверное, много кому спасали жизнь. Но меня вы спасли относительно недавно, в бытовой ситуации, и, возможно, даже не вспомните об этом. Но я хочу вам напомнить. В конце октября, вечером, на одной из улиц, выходящих на Тверскую, вы обнаружили мужчину без сознания. Все проходили мимо, а вы вызвали «скорую» – даже не вызвали, а перехватили её на дороге, чем спасли мне жизнь. Врачи сказали, что ещё несколько минут промедления – и я бы умер. Но вы реально спасли меня. Припоминаете?»

Орлинский глубоко вздохнул и посмотрел в окно. Он, конечно, помнил этот вечер, женщину с усталыми глазами – бывшего военврача, их разговор. Как она узнала в нем телеведущего? Юра стал читать дальше.

«Спасибо Провидению, что именно вы не прошли равнодушно мимо. Время нынче такое, сложное – каждый за себя в основном, и мало кого интересуют чужие проблемы. Вы всё сами понимаете. Найти вас оказалось нетрудно. Врач «скорой», когда я её разыскал, сказала, что уже в машине, когда меня везли в больницу, вспомнила Вашу фамилию, которую как-то видела в титрах «Мужского разговора». Ну а после этого выйти на вас было совсем не сложно.

Почему я написал, а не позвонил? Вас, наверное, это удивляет…»

Юра улыбнулся – чего это так всем хочется его удивить? – и продолжил читать дальше.

«Пишу, потому что так честнее. Как говорится, что написано пером, то не вырубить топором. Да и благодарность на бумаге, наверное, будет получше слов, сказанных в трубку. Ну по крайней мере, я так считаю. Да и дальше по письму вы поймёте, почему я выбрал именно такой способ общения с вами.

В больнице я пролежал довольно долго, а потом узнал, благодаря кому я остался жив, и решил сразу же вас найти. Посмотрел несколько ваших программ, прочитал интервью и публикации и, конечно, узнал о фильме, который вы будете снимать. «Золото Карамкена» – красивое название. Интересное дело, но Север, Колыма, Магадан – это для меня не просто слова, я к этим местам имею прямое отношение. Я там родился в 1954 году, в дороге, километров за сто от Магадана, когда маму везли в родильный дом. К сожалению, она умерла через несколько дней. Звали её Ольга Ивановна Щербакова. Это мне рассказал папа перед самой своей смертью. А ещё он мне признался, что я ему не родной сын, а моего настоящего отца и мою мать он не видел никогда. Про Ольгу Ивановну Щербакову я уже потом узнал, что она родилась в Иркутской области и была осуждена по 58-й статье как враг народа.

За год до того, как ушел папа, умерла моя приёмная мама – женщина, которая любила меня как родного сына. Родители хранили эту тайну от нас четверых – у меня ещё два брата и сестра, и они до сих пор не знают, что я им не родной. Все, слава Богу, живы и здоровы. Я люблю своих родителей всем сердцем и благодарен им за всё, что они сделали для меня.

Отец мой всю жизнь был шофёром. И он рассказал мне, что, когда у него был очередной рейс и он возвращался в Магадан, в километрах семидесяти от города он увидел на обочине машину. Он понял, что там что-то случилось, остановился и подошёл. Слышно было, как кричала женщина. Водитель легковушки стоял в стороне бледный и курил. Как выяснилось, в машине была беременная, у которой внезапно начались роды. Это была моя мать Ольга Щербакова. К отцу подбежала полная женщина в пальто, от которого валил пар, в глазах – испуг, руки окровавлены, и ткнула ему в грудь небольшим свёртком из тряпок со словами: «Паренёк! Помер ребёночек! Отвези его в посёлок фельдшеру! А вот тебе и записка, тут фамилия мамки его. А мы поедем, иначе и мамку потеряем, и второго малыша тоже!»

Отец стоял, ошарашенный, на дороге, с мёртвым младенцем на руках. Тогда ему было всего двадцать пять лет. Можете себе представить его состояние? Когда он мне это рассказывал, то говорил, что до сих пор от этих воспоминаний мурашки по спине бегут. Легковушка упылила, и след её простыл. Потом папа рассказывал, он никак не мог поверить, что на руках у него – мёртвый ребёнок, которого надо похоронить.

Вот видите, Юрий, я его называю «папа», хотя это совсем посторонний человек. Но не случайный, точно не случайный. Он стоял на дороге среди сопок, вокруг ни одной живой души. Как вы понимаете, в этом свёртке из мужской рубахи лежал я. Как говорится, собственной персоной. Был ли я мёртв? Я этого, естественно, не помню, но отец говорит, что я не дышал и лицо было синюшным. Картина, конечно, жутковатая. Дальше произошло вот что. Кстати, приемного отца моего звали Василий Васильевич. И я тоже Василий Васильевич. Что-то я забыл вам представиться. Эмоции, наверное.

Так вот, Юрий, по рассказу отца моего, он не помнил, сколько он вот так простоял. Десять минут или полчаса – время как будто остановилось. Замерло все, даже