Днём в парке было достаточно многолюдно, несмотря на раннюю зиму и очень ощутимый мороз. Вот и рядом с ним шумела стайка ребятни лет по десять-двенадцать. Они прыгали и крутились вокруг дамы средних лет в старомодной шубе, слегка побитой молью. Что это была именно дама, у Сергея сомнений не возникло. Это было видно по всему: по осанке, по тому, как она держала голову, по тонкому породистому лицу с выражением внутреннего достоинства, которое не вытравить ни голодом, ни годами унижений.

Дети, кажется, играли в салочки или прятки, Сергей не очень понимал в детских играх. Одна из девочек, бойкая и остроглазая, громко и старательно «рассчитывала» остальных ребятишек, легко ударяя их ладонью в грудь и приговаривая:

– Мне привиделся спросонок

Вместо люстры – поросёнок.

Дёрнул я его за хвост —

Он пяток яичек снёс.

Если дёрнуть посильнее —

Выдаст франки и гинеи…40

Сергей невольно улыбнулся и даже не сразу понял, что девочка читала считалочку на французском. Не слишком хорошем, но всё же понятном. Это было настолько неожиданно, что Сергей невольно начал прислушиваться к происходящему.

Дети ещё немного пошумели и побегали, а потом уселись вокруг дамы, как стайка воробьёв. Кто на лавочке, а кто – залез на скамейку с ногами и примостился прямо на спинке.

Дама рассказывала им сказку. Сергей даже знал какую. Это была одна из сказок Матушки Гусыни, про «Шаперон Руж» – «Красную шапочку». Французский у дамы был безупречный, Сергей заслушался. Правда, некоторые куски дама потом переводила на русский. Видимо, у её маленькой аудитории знания языка Перро и Ростана были не на должном уровне.

– Жила когда-то в одной деревне девочка. До того хорошенькая, что другой такой не было на свете. Мать без памяти любила её, а ещё больше любила её бабушка. Старушка подарила ей красную шапочку, которая так ей шла, что девочку везде называли Красной Шапочкой…

Сказка, как ей и полагается, кончилась хорошо – для Шапочки, не для волка.

А ведь на самом деле было-то все совсем не так… Не было внучки и бабки. Охотники были. И ещё были мать и дочь… в маленьком белом домике на окраине деревни.

Вдруг Сергей почувствовал, как ему в руку ткнулось что-то мокрое и прохладное. Он поднял голову и встретился взглядом с большим белым волком. Они несколько секунд смотрели друг другу в глаза.

А потом Сергей поднялся, кивнул огромному зверю и сказал:

– Да, ты прав, дружище… Нам пора.

Когда-то давным-давно…

Победители пишут не только историю, но и сказки. Весь парадокс в том, что проигравшим просто не удаётся рассказать свою правду. А если они даже попытаются это сделать, их просто никто не станет слушать.

Охотник победил страшного волка и спас Красную Шапочку, её маму и даже бабушку. Это известно всем. Кто рассказал эту сказку Шарлю – неизвестно, но уж он расстарался, растрезвонил всему миру. На всех континентах, во всех странах дети и взрослые славили отважного охотника и смеялись над поверженным волком. А как было на самом деле, знали только двое. Сам охотник и Волк. Победитель и побеждённый.

***

Славный, очень славный домик стоял на самой опушке леса. Словно детскую игрушку, сделанную искусным мастером, добрый волшебник увеличил в десятки, а то и в сотни раз на радость его обитателям.

Красная черепица на крыше была подогнана чешуйка к чешуйке с ювелирной точностью. Стены, сложенные из обожжённого кирпича, оштукатуренные и выбеленные, были настолько ровными, что казались сделанными из первокласснейшего белоснежного картона. Резные ставенки были расписаны чудесными цветами и птицами, окошки – высокие, стрельчатые, застеклённые лучшим стеклом, какое только можно было достать в округе. Этим окнам завидовали и деревенский кюре, и сам староста.

В деревне так и звали этот замечательный дом – Домик на опушке.

Да и разве мог этот домик быть хоть на дюйм кособоким или неровным, если строили его по заказу графа? А тот был привередлив. Строг, но справедлив. Да и обитатели домика были ему под стать. Вернее, обитательницы.

Началось всё с того, что к домику прибыли три подводы, запряжённые гладкими степенными тяжеловозами. Чего только на тех подводах не было! И шкафчики с разноцветными стеклянными дверцами, и стулья с гнутыми ножками, и столики с наборными столешницами, и много другой невиданной в деревне мебели. Под конец занесли в дом аккуратно упакованное в мешковину огромное зеркало, прямо-таки – в человеческий рост. Потом пошли коробки со скарбом, сундуки с одеждой и перинами… Всего и не упомнишь, что разгрузили несколько дюжих молчаливых молодцов, приехавших на этих подводах.

Потом строгий мужчина, наряженный в графскую ливрею, пошёл к старосте и долго что-то с ним рядил да обсуждал. Староста выслушал и послал к домику самых умелых деревенских мужиков и женщин. Чтобы те порядок навели. Мебель расставили, кружевные занавески на замечательные окна повесили. А уж потом на колясочке с тонкими спицами прибыли и хозяйки.

Местные жители сначала решили было, что это две сестры. Старшая, Мадлен, с тяжелыми медными локонами, выбивающимися из-под дорогого батистового чепца, и младшая, Адель, с золотистыми косами, спрятанными под шёлковую алую косынку. Но довольно скоро выяснилось, что это молодая вдова и её дочь.

Деревенские женщины завистливо вздыхали, глядя на нежные тонкие пальцы Мадлен и её чистое лицо, почти не тронутое увяданием. А уж тонкой талии и высокой груди Мадлен позавидовали и незамужние девушки. Не похожа она была на селянок, рано состарившихся от тяжёлой повседневной работы. А ведь лет ей было уже немало. Никак не меньше тридцати. Если, как выяснилось позже, дочери уж минуло пятнадцать.

Как овдовела Мадлен, никто доподлинно в деревне не знал. Все говорили разное. Молочница Жанна, носившая в Домик на опушке свежие сливки и рассыпчатый деревенский творог, утверждала, что муж Мадлен был лесорубом при графском замке и придавило его тяжёлой сосной. И граф великодушно позаботился о молодой вдове и её дочери, отдав им в пользовании этот самый дом.

Жюли, помогавшая Мадлен с грязной работой по дому, заявляла, что муж был вовсе не лесорубом, а старшим егерем на службе короля и погиб от клыков огромного вепря. И домик был построен на деньги и по приказу короля.

А жена мясника, Сюзон, со знанием дела уверяла всех, что не лесорубом и не охотником был погибший мужчина, а вовсе даже рыбаком или моряком.