Она выглядит как часть деревянной обшивки и располагается слева от входа, но не рядом с ним. Но это ничего не значит! Она ведет… ну да, конечно! Бельевая сообщается с комнатой, которую отвели покойнику, самозванцу. Я не смотрел, куда ведет дверь, но эта комната находится рядом с бельевой. Вы помните, справа от входа в комнате самозванца висит большая драпировка? Должно быть, за ней и находится эта неприметная дверь. Да, черт возьми! Но почему я должен об этом думать? Если то, что вы говорите, правда, фальшивый Гаске, по-видимому, сам вырубил свет в галерее! Да… И всего через несколько секунд я наблюдал своими глазами, как он выбрасывает чемоданы из окна. Но зачем ему было вырубать электричество?

Я присвистнул.

– Если это сделал он, – сказал я, – бешенство д’Андрие становится понятным. Он следил за галереей и все же не видел, чтобы кто-то подходил к бельевой. Это также означает, что теперь все фигуранты дела вновь попадают под подозрение. Все!

– Включая тебя самого, не забывай, – указала Эвелин. Она выглядела напуганной. – Какой ужас, Кен… Готова поспорить, именно это и не давало покоя нашему другу Гаске. Причем до такой степени, что в конце концов он согласился выслушать Г. М. Брр! Если Гаске узнает об этом сейчас, все остальные его улики обретут еще больший вес, и тогда твоя песенка спета. Тьфу ты! Сержант! – Она взяла себя в руки и обратилась к смущенному Огюсту с такой пылкой мольбой, что бедняга чуть не взревел. Очевидно, он почувствовал, что сейчас произойдет. – Огюст, старина, вы же не собираетесь рассказывать об этом своему шефу, не так ли?

Огюст взвыл, поднимаясь со стула, зафыркал и затряс головой в возмущении. Затем пожал плечами с выражением муки на лице:

– Мадемуазель! Я прошу вас, не предлагаете же вы… Нет, нет и нет! Этого требует мой долг. Без сомнения, мсье Гаске разозлится из-за того, что я не сказал ему про дверь раньше, и, раз уж на то пошло, выгонит меня из полиции пинком под задницу. Нет, нет и нет!

– Пусть Огюст расскажет, – произнес я едва слышно, не разжимая губ. – Тебя это не коснется. И если я наконец смогу убедить Гаске, что один виновен во всем, тогда…

– Тогда ты подставишь нас обоих, разве ты этого не понимаешь?

Я попробовал зайти с другой стороны:

– Естественно, вам придется сказать ему про дверь, сержант Аллен. Да садитесь же, черт возьми! Я не пытаюсь вас подкупить. Я всего лишь полез в карман за трубкой. Так-то лучше. Послушайте меня. Вам непременно нужно будет сообщить обо всем шефу, но вы не можете сделать это прямо сейчас. Вам было приказано оставаться с нами. Давайте обсудим этот вопрос без ущерба для нас.

– Что ж, я рад, что вы всё поняли, – с достоинством прогрохотал Огюст. Он похлопал себя по плечам, словно успокаивая, а затем осторожно сел. – Итак, мсье?

– Давайте предположим, что передо мной инспектор Огюст Аллен, шеф полиции, которым вы вполне можете стать, если подойдете к этому делу с умом. Вы отвечаете за расследование. Итак, вы не верите, что я – Фламан, а мисс Чейн – моя сообщница, роковая женщина-вамп. Тогда кого бы вы арестовали? У вас должна иметься какая-то теория. Не может быть, чтобы ее не было у такого умного детектива. Кто, по-вашему, преступник?

– Строго между нами?

– Само собой!

Огюст с опаской глянул через плечо, после чего проговорил тихим голосом:

– Что касается меня, то тут двух мнений быть не может. Говоря между нами, я бы без колебаний надел наручники на запястья мистера Эрнеста Хейворда. – После паузы он продолжил, возбужденно поднимая брови и делая таинственные доверительные жесты: – Это вас удивляет? Ах! Я так и думал. Но взгляните на дело с позиции того, кого вам угодно называть старым служакой из сыскной полиции. Мой шеф, конечно, величайший детектив в мире. Но вот незадача: иногда в силу своего величия он обнаруживает то, чего не существует. Он всегда ищет сложности… Он помешан на тонкостях, этот человек! Например, он приходит вечером домой и видит на пороге продукты. Говорит ли он себе: «Ба! Здесь был разносчик из бакалейной лавки. Интересно, не задолжал ли я им снова?» Нет! Он, должно быть, сразу прикидывает, каким образом эти продукты могли попасть к нему на порог, минуя мальчишку-рассыльного на велосипеде. «Их сбросили с самолета! Подкинули враги. В сливочном масле бомба, ах нет, нет и нет!»

Огюст яростно замотал головой и назидательно поднял палец:

– У меня все по-другому. Мы находим пятна грязи на подоконнике в комнате определенного человека – Хейворда. Для меня это означает, что, скорее всего, эти пятна оставил сам мсье Хейворд. Я должен был, по крайней мере, спросить его о них, а не пренебрегать этим просто потому, что это очевидно. И что мы обнаруживаем? Мы выяснили, – продолжил Огюст, вновь воздев указательный палец, – что он, по его собственному признанию, выключил лампу за несколько секунд до того, как услышал крик. Но что он делает потом? Выбегает ли в галерею, как все мы? Нет! Он колеблется. Он последним добирается до лестницы. И что предпринимает? Он говорит, что стоял в галерее, хотя мистер Миддлтон, выходящий из соседней комнаты, его там не заметил. Я не критикую своего начальника. Только величайший детектив в мире мог придумать столь великолепное объяснение того, как было совершено это убийство. В убийстве обвиняют вас, мсье. И что, по словам моего начальника, вы сделали? Он говорит, что, выбежав из комнаты мсье Хейворда, вы немедленно – с этой штуковиной под полой – бросились вниз, чтобы взглянуть на труп. И только спустя некоторое время вы находите предлог, чтобы отправиться в свою комнату. Возможно, таким образом вы хотите избежать подозрений. Возможно, но я думаю, что это было бы глупо и неестественно. Будь вы настоящим убийцей, разве вы не метнулись бы сразу к себе, чтобы спрятать оружие? Ведь вас не увидели бы в темноте, и вы смогли бы вскоре присоединиться к остальным на лестнице. Хорошо! Кто мог прокрасться в вашу комнату и спрятать там пистолет? Мсье Хейворд. Кто колебался, прежде чем присоединиться к остальным? Мсье Хейворд. А?.. Каково? Вы конченый идиот! – яростно воскликнул Огюст, скорчив отвратительную гримасу и виновато расправив плечи. – Вы сами сделали за моего шефа всю работу, заявив, что у вас есть черный саквояж без второго дна. Сумасшедший!

Мы с Эвелин посмотрели друг на друга. Ее глаза сияли.

– Все еще остается вопрос о черном