— Выпьем, друг мой. — Гость поднял стакан. — Столько нами вместе дорог пройдено. Столько пережито. Столько переделано дел таких, которых никто другой не сделал бы. Ты мне ближе, чем брат.

Даже слеза на глазах выступила от торжественности момента. И гость ее смахнул рукавом.

А Дольщик ждал. Ждал, когда гость выпьет первым. Не то чтобы ощущал что-то недоброе. Просто давняя привычка — не тянуть сразу в рот то, что тебе дают. Там может быть и яд.

Но сейчас был не тот случай. Гость без всякой опаски опустошил стакан и со стуком поставил его на стол.

Дольщик последовал его примеру. Крепчайшая водка обжигающе прокатилась по внутренностям, вызывая эйфорию. Выпить под закусочку — одно из немногих наслаждений в жизни, которые тешили душу Дольщика.

— Так что, друг мой драгоценный, — произнес гость воодушевленно. — Собирайся в дальние края.

— В какие хоть? Приблизительно, — спросил Дольщик.

И вдруг ощутил, как голову повело. Притом куда сильнее, чем должно было от стакана водки. Да даже от бутылки. Мысли вдруг стали кристально чистыми, а окружающая реальность начала блекнуть. И сердце уже не колотилось пулеметом, а замирало, пропуская удары.

— Куда? — Гость внимательно посмотрел на него и довольно улыбнулся. — На тот свет, «коготь». На тот свет!

— Отравил, — из последних сил прохрипел Дольщик. — А сам не сдох…

— Ну так, — самодовольно ухмыльнулся гость и поднялся из-за стола. Посмотрел на дергающееся тело. — Тебе лучше умереть. Нам всем так спокойнее будет… Брат…

Глава 39

Я распечатал плотный конверт. На этот раз Анюта не стала чудить и отправила письмо на домашний адрес. Я его утром взял из почтового ящика, взвесил, по достоинству оценив объем текста. И решил ознакомиться в спокойной обстановке. На работе.

Прочитал все, хоть и бегло. Да, с каждым разом она берет новые вершины литературного стиля и сюжета.

Она с чувством расписывала, как хорошо ей живется с таким интеллигентным человеком, как Семен Абрамович. Какой новый и чудесный мир она открыла, регулярно посещая с ним художественные выставки, театры. Это то, чего она была лишена во время общения с таким солдафоном, как я, чуждым чувства прекрасного.

В ближайшем будущем она планирует со своим благоверным посетить столицу, где состоится премьера какой-то новой оперы в Большом театре. Дочку оставят на домработницу — прекрасную и добрую женщину.

Ну а дальше интереснее — поскольку с гостиницами в Москве трудно, дорого, то они рассчитывают остановиться в моей квартире, которую я к этому времени обязан привести в надлежащий порядок, чтобы не ударить в грязь лицом перед таким интеллигентным человеком, как Семен Абрамович.

Я нервно хихикнул. Интересно, а я имею право в эти дни быть в своем доме или должен выметаться на вокзал, в гостиницу? Или обязан вымыть полы, постелить им постель да еще стоять над ними ночью с опахалом, чтобы им не было душно?

М-да, от безделья у Анюты, кажется, начинаются проблемы с психикой. Хотя нет, она просто не обращает внимания на некоторые вещи. Например, на такие, что у окружающих людей могут быть свои мысли, интересы и воззрения. У нее каприз, и все должны его исполнять да еще благодарить за то, что им позволили угодить ей.

Вот откуда это барство выплыло? Раньше же не была такой. И князей с дворянами и баями в ее роду вроде бы не было.

Не, тут диагноз один. Женская дурость. У одних дам ее много, у других — не очень. Но есть у всех. А при определенных обстоятельствах, в том числе когда есть муж, пятикомнатная квартира и нечего делать, эта дурость поглощает личность без остатка.

Я закинул этот эпистолярный образец подальше в стол. И начал готовить докладную по «Плотине».

Вообще какой-то заколдованный круг. Вроде и сделано очень много. И постреляли, и побегали, и поголовье уголовников и предателей Родины подсократили. А все равно все возвращается на круги своя. И оказываемся мы на том же месте. Не можем добить эту чертову агентурную сеть.

И несостыковки. Слишком много их было, чтобы считать нашу работу успешной. Совсем немного не хватает. Совсем чуть-чуть. Опять делаешь шаг. Кого-то хватаешь. И снова в этот заколдованный круг.

Где искать этого Сапсана? Действительно брать разрешение и колоть силовыми методами Бельша? Более чем уверен, что нарвемся на типичную систему связи — через тайники. И если той стороне уже известно о крахе своего агента, тайник так и останется невостребованным.

Ну еще бы мне зацепочку. Хоть какую.

Кто-то наверху, в горних высях, если он есть, конечно, услышал мой отчаявшийся крик души. На столе зазвенел телефон, и трубка голосом Дяди Степы проинформировала:

— Гарантий не даю. Но, кажется, твой фашист нарисовался.

Через несколько минут я был перед зданием на Петровке, 38. Ко мне подошел Дядя Степа с плотно сколоченным, усатым, с меланхоличным лицом старшим лейтенантом. На боку последнего висела офицерская сумка, которая выдавала его принадлежность к трудящемуся, незаменимому и вездесущему племени милицейских участковых.

Краткая процедура знакомства. Я не ошибся, старший лейтенант действительно оказался участковым. А заодно и старым знакомым Дяди Степы.

— Надежный, как сейф, — отрекомендовал его муровец.

— Ну ты скажешь, Степан Степанович, — застеснялся участковый.

— Кремень. И глаз, как у сокола.

— Да ладно тебе… — отмахнулся старший лейтенант. — В общем, у нас на территории обслуживания убийство было. Труп в колодце.

— У Монтажной улицы? — с интересом посмотрел я на милиционера. — Я в курсе.

— Дворовый обход делали, но без толку. А потом мне Степан Степанович тот фоторобот, ну, бандита вашего, дал… Тут меня как мешком пыльным огрело. Припомнил я. Подумал. Сверился.

— И что?

— Да лодочная станция у нас есть. Там смотритель имеется. Ну вот похож на фоторобот — и все. Сперва не думал на него всерьез. Потом прикинул — что-то неестественное, какое-то наигранное было в нем, когда я его опрашивал. Не то чтобы суетился, но будто не на месте был. А у меня с детства чуйка — подделку в людях ощущаю. Знал, что Дядя Ст… Ой, Степан Степанович этим занимается. Решил, что рановато по команде докладывать. Для начала надо посоветоваться. И вот…

— Раньше с этим смотрителем часто общались? — заинтересовался я.

— Ну так, несколько раз беседовал по службе.

— Где он живет?

— Неподалеку от прудов. Я по адресу пошел. Справочки аккуратненько навел. Два дня на работе он не появляется. И два дня ни света, ни шевеления на его чердаке нет.

— Вот же черт, — выругался я.

Неужели свалил. Почему-то