— Дрыном, что ли, как в деревне?

— Да молотком, бутылкой, кастетом. Какая разница? Главное — надежно и наглухо.

Кастетом. Дольщика пробрал холодный пот. А вот устрой сейчас участковый осмотр помещения. И под крышкой стола найдет тот самый кастет. И все, считай, агент-нелегал спалился. Правда, участковый один. И не выйти ему тогда из этой комнаты. Но все же.

Значит, нашли тело родственничка, черти его дери. Да что же все в последнее время через пень-колоду! Вдруг Дольщику страшно захотелось на заслуженный отдых. Но заслуженный отдых в его профессии часто встречают в могиле.

— А чего ко мне-то пришел? — спросил Дольщик.

— Да всех в районе опрашиваем. Так что говори — видел кого подозрительного? Какие крики слышал? Конфликты? Вспоминай.

Дольщик почесал голову.

— Ну…

И начал излагать все, что видел за последние недели, как ему казалось, странное и подозрительное. И, как и рассчитывал, тут же утопил служивого в потоке пустой информации. Так что милиционер был счастлив завершить эту беседу с выводом — ничего важного смотритель станции не видел.

Участковый наскоро оформил объяснение, взял подписи. И отбыл восвояси.

А Дольщик стоял и смотрел ему вслед в смешанных чувствах. Тут и угрюмое разочарование от того, что убийство вскрылось. Нельзя убивать и прятать тело около дома. Но рассчитывал, что не найдут его в этом колодце. Ошибся. С другой стороны — облегчение, что на него подозрения пока не падают и участковый просто ушел в дождь.

Было и какое-то необычное сожаление. Ему представилась яркая картина. Лежащий в крови участковый. И он, Бобылев, он же Прокопий, он же Верхнеглавский, он же полицай Сапсан, собирающий манатки и отбывающий подальше отсюда. Разрубивший все узлы.

Хотя все узлы не получилось бы разрубить. Хозяева бы быстро ему завязали новые… Или разрубили бы его гордиев узел окончательно, тоже утопив где-нибудь в канализации…

Глава 36

— Нет, ну как ты меня скрутил! Красавец!.. Я же сильный. О моей силе вся Грузия говорит. А ты как какой-то Илья Муромец, — добродушно вещал абрек, потирая руки, которые только что освободили от въевшихся в кожу браслетов.

Выглядел он совсем беззаботно. После задержания пытался буянить в изоляторе областного управления МГБ, показывать бандитскую удаль. Выводным пришлось постараться, чтобы его угомонить. И ему вернули наручники, затянув их так крепко на заведенных за спину руках, что железо глубоко врезалось в кожу. Теперь его освободили от браслетов по моему требованию.

— Ну да, — улыбнулся я, разглядывая арестованного абрека, за которым чекисты и милиция бегали по горам шесть лет. — Ратный подвиг. Скрутил соловья-разбойника…

— Хотел посмотреть на тебя. — Барс говорил по-русски без какого-либо напряжения и правильно, с легким кавказским акцентом.

Он гордо согласился говорить только со мной — с тем, кто его взял. Поскольку я настоящий воин, если одолел его в рукопашной схватке. А воину с воином говорить не зазорно.

— И как? — поинтересовался я.

— Хорош. Русский. Сильный. С таким воевать почетно. И хлеб бы разломил с тобой. Я людей чую. Пусть враг, путь друг — но должен сильным быть.

При этом улыбался он открыто и вообще не чувствовал особого дискомфорта от своего нового статуса. Будто он не в тюрьме сидит, а в каком-нибудь ресторане в Тбилиси — расслабленно, беззаботно.

Что-то наивное было в нем. Детское. И вместе с тем страшно порочное и злое. Вообще такой образец, как говорили раньше, природного человека. Который ходит с каменным топором, мамонты по его свистку пляшут, а всем врагам — по башке булыжником. И хочет обязательно, чтобы его подвиги и свершения в наскальной живописи непременно отразили. Все эти эмоции у него на сытой морде написаны. Как можно таким незамутненным быть при такой профессии?

— Но говорить про мои дела ничего не буду, — вдруг даже как-то погрустнел Барс. — Что докажете — то докажете. А мне ничего другого не надо. Все одно расстреляете.

— Зачем мне твои дела в горах? Можешь продолжать ими гордиться. Ты мне про «Стальные когти» расскажи.

— А что это? — удивленно выпучил на меня глаза абрек — притом почти натурально.

— Лука, ты ввязался в такую игру, где не щадят никого. Мне нужна информация. Не для протокола, а для понимания.

— Я же уже сказал — нечего мне говорить.

— А теперь послушай, что я скажу. В этой игре в ход все идет. Хочешь пыток? Выдержишь? А они будут.

— Я мужчина.

— Да? Тогда не забывай, что твоя женщина и твой сын у нас в заложниках.

— Ты не мужчина!

— Я чекист… Ты такой гордый абрек. За свободу Грузии. Против проклятых коммунистов. Считаешь, что народ тобой гордится. А мы во всех газетах опубликуем, на каждом столбе развесим твои подвиги и на службе в Грузинском легионе. И в «когтях» — как загоняли женщин и детей в амбары и поджигали, и смеялись, когда оттуда крики доносились. На всю твою родню — близкую и дальнюю — после такого люди плеваться будут. Ты не погибнешь с гордо поднятой головой. Ты сдохнешь, всеми проклинаемый. И твоя же родня тебя проклянет, Барс. Или все же Попугай?

Услышав свое старое прозвище времен «когтей», абрек аж вздрогнул. Кинул в мою сторону злой взгляд. Понурился. И сипло произнес:

— Думать буду.

— Слушай, у меня времени нет на глупости. Ты все равно согласишься, так чего тянуть вола за хвост?

Барс уставился в пол. Вид у него был сейчас задумчивый и несчастный. И вдруг вскинулся:

— Я герой! Люди меня уважают! Я уважаемый человек. Абрек. Ты понимаешь это?!

— Понимаю, — кивнул я.

По поводу уважаемых людей на Кавказе меня просветил Лядов. Тут просто огромная масса уважаемых людей. Уважаемый большевик во власти. Уважаемый меньшевик в эмиграции. Милиционер тоже уважаемый. Как и вор с абреком — те очень уважаемые. Все уважаемые. Но самым уважаемым тут считают самого себя, притом неизмеримо выше других уважаемых.

— Да, был легион. Были «когти».

Он глубоко и горестно вздохнул. Посмотрел на меня волком — яростно, будто хотел броситься. Сейчас без наручников, мощный, сильный, он был готов порвать меня на куски. Я уже прикинул, как его успокоить. Не таких угоманивали.

Но тут же Барс поник плечами. Потом распрямился и уверенно произнес:

— Ты что узнать хотел?

— Как тебя занесло к немцам в услужение?

— Я горец. Абрек. Дед был абреком. Отец был абреком. Почему русские оккупанты, захватившие мои горы, решили, что я буду воевать за