class="p">Сегодня вторник. В четверг это свершится. Если план мой не удастся, то в глазах общества и людей, не знавших моей жизни, я буду преступник, стоящий вне всякого оправдания. Если же все окончится благополучно, я доживу свой век, хотя в чужой стране, но с дочерью, которой посвящу всю свою жизнь. Она никогда не узнает и не должна знать прошлого своих несчастных родителей. Не ей судить их. Мать ее осуждена мною, а меня пусть судит Бог, Который один видит мои муки. Я пишу эту исповедь на случай, если мне не удастся то, что я задумал. Я спрячу ее в известное мне местечко в подвале, и, если понадобится, ее оттуда вынут по моему указанию для передачи моей Энид: пусть она узнает всю правду и пожалеет меня. Если же судьба поблагоприятствует мне, то я вернусь сюда и сам уничтожу мою обличительную рукопись».

Окончив чтение, мы долго молчали. Сказать правду, мне сильно сдавалось, что автор рукописи был попросту помешан; таинственное, недосказанное заключение ее подтверждало мою догадку, которую я решился наконец высказать. Но Эмили и Ральф были иного мнения, в особенности последний; недавняя встреча с помешанным Джо, который наверное был не кто иной, как Флеминг, служила для него осязательным доказательством правдивости рассказа. Как бы то ни было, дело приняло теперь весьма печальный оборот для всех нас, а в особенности для влюбленной парочки. Отчаяние и отказ от замужества бедняжки Энид был совершенно понятен: всякая порядочная девушка поступила бы также. Но об этом Ральф ничего не хотел слышать и, вопреки своим прежним теориям и убеждениям, стоял на том, что женится на ней.

— Разве вы не знаете ее или не видите, что это бриллиант чистейшей воды? — говорил он. — Никакие грехи отцов не могут отразиться на ней. Это исключительная натура, светлая и чистая как хрусталь. Такое уж мое счастье, что я напал на исключение из общего правила. И вы увидите, что я прав!

Мы не разубеждали его в этом, ибо сами склонны были думать так, но зная твердый характер Энид, сильно сомневались, чтобы она изменила раз принятому, обдуманному решению.

Ральф не унывал и остался у нас на несколько дней, для того чтобы при первой возможности переговорить с Энид.

— И зачем этот старикашка вздумал требовать рукопись? — с досадой ворчала Эмили. — Так бы она и сгнила в погребе, и никому бы в голову не пришло, что она там запрятана. Только беды надел! Энид преспокойно вышла бы замуж и была бы счастлива, а теперь сам же он все испортил!

— Наверное, он и хотел достать рукопись для того, чтобы самому ее уничтожить и изгладить все следы прошлого, — сказал я, — да не удалось. Действительно выходит по теории Ральфа: так или иначе, а грехи отцов взыскиваются на детях. Как бы ни устроилась еще жизнь Энид, а это ужасное открытие оставит по себе неизгладимый отпечаток.

Плохо мы спали в эту ночь, и на рассвете Эмили отправилась к комнате Энид, послушать у двери. Там было тихо, и Эмили вернулась несколько успокоенная, в надежде, что девушка спит. Но позже утром оказалось, что она больна. Послали за доктором, нашедшим ее положение серьезным и предписавшим полное спокойствие, физическое и душевное.

Первое предписание легко было исполнить, второе же было, конечно, невозможно, но мы ничего не сказали об этом постороннему человеку. Три недели пролежала наша Энид на краю могилы, и три недели мы провели в страшном напряжении. Ральф совсем извелся и по целым дням как тень бродил из комнаты в комнату. Наконец, когда жизнь уже едва теплилась в изможденном недугом теле Энид, произошел поворот к лучшему, и доктор обещал нам выздоровление нашей любимицы. По мере того, как оживала она, оживали и мы. Но все-таки прошло более шести недель, прежде чем Энид могла сидеть на своей постели, держать в руках ложку, не роняя ее из трясущихся пальцев, и перекидываться с нами короткими фразами. Как часто бывает после воспаления в мозгу и сильного нервного потрясения, Энид позабыла решительно все, что произошло до ее болезни. Она никогда не вспоминала ни о рукописи, ни о своих поисках за нею, а об отце говорила, как будто он еще был жив. Иногда в разговоре она внезапно останавливалась, обводила нас недоумевающим взором и наморщивала брови, точно силясь что-то припомнить; но выражение это так же внезапно исчезало, и она продолжала разговор как ни в чем не бывало. Эти маленькие странности меня порядком тревожили, и я передал свои опасения Ральфу, но он нетерпеливо отвечал, что после такой болезни скоро поправиться нельзя и что это пройдет, как только они сыграют свадьбу и он увезет ее на юг.

Видя, что с Ральфом об этом нечего толковать, я обратился к все еще посещавшему нас доктору, оказавшемуся очень милым, опытным и знающим господином и, слегка описав ему причину болезни девушки, просил откровенно сказать мне, не будет ли перенесенное ею нравственное потрясение иметь дальнейшие последствия.

— Во избежание всяких случайностей, — подумав, отвечал доктор, — лучше было бы тотчас увезти ее куда-нибудь, хоть бы в Шотландию, например. Под свежими впечатлениями деятельность мозга восстановится скорее, и если пробудятся какие-нибудь воспоминания, то при новой, меняющейся обстановке они уже не так сильно и не так болезненно повлияют на нее.

Эмили и Ральф с восхищением ухватились за предложение доктора, Энид же отнеслась к этому гораздо равнодушнее, хотя мы яркими красками расписывали ей красоты шотландских гор и озер.

Доктор был прав: уже через несколько дней девушка сделалась гораздо веселее, оживленнее и ласковее к Ральфу, без которого, казалось, она не могла провести часу. Они были постоянно вместе и пропадали в горах и лесах по целым дням. Но Ральф что-то не очень был весел.

— Ну, как дела? — спросил я его однажды вечером, когда дамы уже ушли спать. — Скоро ли свадьба?

— Ничего не знаю, старина, — уныло отвечал он. — Уж об чем мы не переговорили, а как только я заикнусь насчет этого, она посмотрит на меня, нахмурит лоб, точно бывало в Херн-Лодже и, мне кажется, даже не слышит, что я говорю. По крайней мере, ни разу еще она мне ничего не ответила.

— Повременить нужно, — посоветовал я, — видно, она еще не совсем оправилась.

Я взял всего двухнедельный отпуск из своей конторы, и нам скоро пришлось покинуть Шотландию, но и эта короткая поездка принесла огромную пользу Энид; иногда нам казалось, что миновали все надежды и что она полна новой жизни,