Валерий Шарапов
Станция расплаты
Глава 1
Для москвичей июнь 1975 года выдался жарким. Пятого числа стрелка термометра с комфортных девятнадцати градусов подпрыгнула сразу до двадцати девяти. И это в тени! На солнце же температура доходила до невероятных для Москвы тридцати пяти градусов. Государственные служащие, вынужденные и летом ходить в темных брюках и пиджаках, обливались потом. Ребятня, вопреки запретительным табличкам, установленным у каждого уличного бассейна, раздевшись до трусов, ныряла под теплые струи фонтанов. Дворовые собаки, высунув язык, валялись в пыли, птицы и те старались не вылетать без особой надобности из тени. К трем часам дня город словно вымер. С улиц ушли все, даже туристы, которых летом в столице бывает больше, чем самих москвичей. И только городские вокзалы продолжали жить в обычном ритме.
Ярославский вокзал, расположенный на Комсомольской площади, не был исключением. Пассажиры, прибывающие с одноименной станции метро по Сокольнической линии, широким потоком вливались в гудящую толпу, смешиваясь с приезжающими, станционными служащими, торговками и носильщиками.
— Носильщик, кому носильщика! Подходи, не стесняйся!
— Пирожки! Горячие пирожки!
— А вот картошечка, только из печи! Огурчики соленые, хрустящие!
— Па-а-а-аберегись! Па-а-аберегись!
Во все стороны сновали люди, кто с чемоданами, кто с узлами, кто налегке, с тонким портфельчиком. Продирались к железнодорожным кассам, где им предстояло отстоять длиннющую очередь, прежде чем заполучить вожделенный билет на поезда дальнего следования. Толкаясь, двигались через помещение вокзала, мечтая оказаться в относительной прохладе железнодорожной платформы. Покупали пирожки и отварной картофель, чтобы перекусить ими в поезде. Прихватывали в киоске «Союзпечать» свежую газету, которая спасет от скуки в пути. И говорили, говорили, говорили… А из громкоговорителя каждые полминуты, перекрывая общий гул, вещала гнусавая тетка:
— На второй путь прибывает электропоезд Кострома — Москва. Повторяю: на второй путь прибывает электропоезд Кострома — Москва. Нумерация вагонов с хвоста поезда.
Или:
— Кто оставил багаж в буфете железнодорожного вокзала? Просьба подойти к начальнику вокзала.
А следом:
— Со второго пути отправляется поезд Москва — Киров. Провожающих просим покинуть вагон. Повторяю…
И так до бесконечности. Поезда следовали один за другим: Архангельск, Череповец, Кинешма, Ярославль. Пассажиры забрасывали сумки в тамбур, карабкались на подножки, добирались до нужного купе и, распихав по багажным полкам чемоданы и баулы, устраивались у окна и радостно махали провожающим. Их задача была выполнена: попали в вагон в срок — вот и славно. У служащих железной дороги работа продолжалась до последней минуты, пока поезд не тронется, и гнусавая тетка не объявит об отправлении очередного состава.
Носильщики поспешно загружали чемоданы в багажный вагон, работники вагона-ресторана получали продукты питания, которые задержались в пути и прибыли на платформу в последний момент, проводники проверяли наличие воды и средств гигиены. Но самая кипучая деятельность разворачивалась возле почтового вагона. Он представлял собой обычный вагон, в котором вместо привычных купе организовали багажный отсек, а вдоль стен, где обычно располагались окна, собрали полки-ячейки для сортировки почтовых отправлений. Теперь сортировать почту можно было на всем пути следования, экономя на этом время доставки почти в три с половиной раза. С начала шестидесятых это нововведение охватило всю систему почтовой связи и к 1975 году превратилось в целую индустрию. Чаще всего почтовые вагоны прикрепляли к пассажирским поездам, но существовали и отдельные единицы, так называемые почтово-багажные поезда, где таких вагонов было несколько.
Почтовые вагоны, входящие в состав скорых или обычных пассажирских поездов, производили погрузку-выгрузку почтовых отправлений только на крупных узловых станциях. Для почтово-багажных составов было предусмотрено особое расписание, и они могли забирать почту на всех остановках, запланированных на пути следования. Во время пути в почтовых вагонах трудились от четырех до десяти человек, в зависимости от маршрута следования. Здесь же, в вагонах, служащие ели, спали, проводили свободное время и, конечно, загружали и разгружали почтовые отправления. Как правило, для работы в почтовых вагонах нанимали самых опытных сотрудников почтамта, потому что человеку без опыта легко было запутаться в такой массе мешков и контейнеров с письмами, бандеролями и посылками, которые предстояло обработать за время пути. Но случались и исключения.
Ленька Седых и был таким исключением. Всего три дня назад он окончил курс машиниста железнодорожного училища. Осенью ему предстояло послужить Родине в войсках Советской армии, а пока он чувствовал себя вольной птицей. Лети, куда душа пожелает! Его душа желала лишь одного — быть поближе к железной дороге. Но, увы, помощником машиниста его не взяли, потому как до совершеннолетия предстояло ждать долгих три месяца, поэтому он напросился в помощники почтальона в почтовый вагон. В этом вагоне служил его сосед Егор Демидович Пашков. Егор когда-то был дружен с отцом Леньки, погибшим под колесами поезда пятнадцать лет назад, и отказать парнишке в просьбе взять его работать помощником не нашел сил. А зачем, собственно, отказывать? Проявил парнишка рвение к труду — поощри рвение, так считал Егор Пашков.
В этот день Ленька поднялся ни свет ни заря. Шутка ли, первый рейс в почтовом вагоне, и сразу на Владивосток! Это ж сколько дней на колесах провести! Мечта, да и только. Мать собрала ему в дорогу съестного, положила в рюкзак три футболки, пару спортивных штанов, пару носков, целую стопку трусов и теплую кофту «на всякий случай». Ленька не возражал. Он почти никогда не возражал матери, жалел ее. Не каждому доведется в двадцать три года овдоветь, и не каждый при этом не потеряет интерес к жизни. Ленькина мать не потеряла, и за это он уважал ее еще сильнее.
Оказавшись на вокзале, Ленька с наслаждением вдыхал неповторимый запах железной дороги, навевающий мысли о путешествиях и приключениях. И пусть он припахивал моторным маслом и креозотом, которым щедро пропитывали шпалы, для него, Леньки, лучше этого запаха не было ничего на свете. Он во все глаза таращился на специальные приспособления почтового вагона, ощупывал мешковину, в которую складывали письма и бандероли, поглаживал большим пальцем сургучные печати на ящиках с посылками и нюхал, нюхал, нюхал…
До полудня грузили мешки с почтой, затем пошли обедать в вокзальную столовую. После обеда пятнадцать минут кемарили в вагоне и снова пошли грузить. К трем часам жара достигла своего пика, почтовые работники сгибались под тяжестью мешков и потели в толстых суконных униформах. Они проклинали лето и жару, а Ленька наслаждался непривычной суетой, наблюдал за прибывающими поездами и глазел по сторонам, позабыв о том, что пришел
