Наутро на дворе стоял шум. Сначала слуги не могли отыскать хозяина. Он вышел из подвала, запретив кому-либо входить туда без его разрешения. Пожаловался на сильную усталость и отказался проводить сегодня обучение.

Позже выяснилось, что куда-то подевался христианский раб по имени Ферапонт. Ходили слухи, что в подвале нашли истерзанное тело. Но понять, был это раб или кто-то другой, было невозможно. Лицо было изрезано, глаза выколоты. Но раб на то и раб, что хозяин может делать с ним все, что ему вздумается. Тело спешно похоронили, раба забыли. А врачевание и уроки учитель возобновил не скоро, так как его короб со снадобьями кто-то украл. Слуги догадались, что хозяин наказал раба за то, что он не уследил за корзинкой. На том пересуды и прекратились.

Ферапонт шел без устали почти сутки. Страх и вера придавали ему силы. Шел от села к селу. Где-то ему давали кров и еду, где-то прогоняли. Добравшись до Антиохии, он назвался другим именем и объявил себя лекарем. Когда его спросили, у кого он учился, он назвал имя другого врачевателя, что был недругом учителя. Ему разрешили лечить бедняков, дав каморку при христианской церкви. Плату он брал малую, лечил старательно. Ему удалось спасти немало жизней. Среди них были и младенцы, которых он спас, вырезав вовремя из чрева матерей. Все испортила одна повитуха. Крупная, молодая, горластая. Лишь только он достал свои ножи, она кинулась к нему, не давая подойти к роженице. Кричала, что нечего здоровых женщин, как скот, резать. Что эта сама родит, да не одного, а таких, как этот паршивый лекарь, надо гнать из города. Он уже понял, чем все закончится. А потому, выйдя из дома, откуда еще доносились крики повитухи и стоны роженицы, он пошел к городским воротам, не оглядываясь. Короб со снадобьями он всегда носил с собой, инструменты тоже были при нем. В каждом следующем городе он был осторожнее. И в каждом следующем городе он менял имя.

Прошло немало лет, прежде чем он добрался до родной Каппадокии. В Тиане, небольшом, но процветающем городе, Ферапонт задержался надолго. Хороших лекарей здесь не было после недавнего мора. Он снял каморку у одного из старых мастеров, который обслуживал акведук и городские цистерны. Старик вечерами рассказывал ему о Царице городов, где когда-то учился у тамошних мастеров еще при Льве Мудром. Рассказывал о своем дружке Ираклии, с которым вместе были подмастерьями у тамошнего мастера. Но его послали в фему, а Ираклий остался в Константинополе. Говорят, стал теперь сам главным мастером. Рассказал старец и про подземные переходы под городом, в которых они однажды мальчишками заблудились и едва не погибли. Теперь Ираклий небось все эти переходы знает, как собственную ладонь.

С этим мастером Ферапонт сдружился, горевал, когда старец тихо умер во сне. А по городу ползли странные слухи о новом лекаре. Не дожидаясь изгнания, он под ночным покрывалом выскользнул за городскую стену, мечтая однажды добраться до Царицы городов.

В Константинополе, как и во многих крупных городах, за каждое ремесло отвечала гильдия. Что в нем разглядел седой председатель — непонятно, но в гильдию лекарей его не приняли. Ферапонт даже продемонстрировал свое умение в лечебнице при монастыре, но это, похоже, лишь напугало почтенную комиссию. Он рассказал, что может спасти младенца, если женщина не способна разродиться, вырезав его из чрева. Лекари испуганно переглянулись, пошептались и запретили ему врачевать. Позже он узнал, что такие операции запрещены в городе и делаются лишь по особому разрешению. Спорить было бессмысленно. Он понимал, что когда какой-то бродячий врачеватель умеет больше, чем самые важные и известные лекари в городе, ничего хорошего ждать не приходится.

Он назвался Ерофеем, устроился истопником в небольшую баню. Благодаря старому мастеру из Тианы он знал достаточно об устройстве водоснабжения, о банях и цистернах. В этой бане, подглядывая и подслушивая разговоры женщин через отверстие в трубе, он узнавал все сплетни. По тому, как менялось тело у некоторых, он мог определить, что она в тяжести. А если она до беспамятства сидела в калидариуме, можно было понять, что от бремени ей надо избавиться. Тогда он находил ее сам, обещал помочь, уводил в ночь и спасал дитя. Ведь если мать совершит грех убийства, то этот грех падет и на новорожденного. И похоронит она его, вернее всего, некрещеным. А Ерофей брал этот грех на себя. Спасал душу невинного младенца, разрезая нутро нерадивых матерей.

Лишь Дария попалась ему не по доброй воле. Он думал, что она тогда пришла к аптекарше за изгоняющим дитя снадобьем. Но все оказалось еще интереснее. Пока она тешилась с конюхом, он ждал. Прикидывал, как будет наблюдать за ней, как предложит помочь. Ведь она сама сказала, что понесет теперь. Но услышав, что они договариваются встретиться ранним утром у тетрапилона, он понял, что Господь указывает ему путь. Она сама придет. Надо только задержать Галактиона, повредив что-нибудь его любимому коню.

Когда Дария оказалась в его руках, он подумал, что такую красоту грех бессмысленно губить. Она была еще в беспамятстве после порошка, а он водил пальцами по ее тонким чертам, по струящимся волосам, по высокой груди и шелковой коже живота. Она могла бы родить самого прекрасного младенца на свете. Что-то в его душе звенело туго натянутой тетивой. Он решил, что с ней все будет по-другому. Он сперва дождется, чтобы она родила дитя. И вырастит младенца сам.

Когда девица пришла в себя, он поведал ей о том, что она избрана. Но она принялась кричать, плакала, молила выпустить. Ерофею даже пришлось ударить ее. Оставив ей теплый плащ, еду и святой крест, он ушел. Когда он вернулся на следующий день, в ней что-то поменялось. Она разговаривала с ним спокойно, пыталась расспросить про его лекарские умения, пожаловалась на головную боль. Ерофей достал из короба нужные флаконы, смешал снадобье прямо при ней, объясняя, что добавляет чабрец, матрикарию, каплю настоя белены, дал выпить. Дария задрожала, принимая глиняную плошку из его рук. Сказала, что Нина давала ей другое снадобье, пахло оно иначе. Это его разозлило — сравнивать настоящего лекаря с какой-то аптекаршей. Усмехнувшись, Ерофей сообщил, что аптекарша мертва, так что ее снадобья больше никому не помогут. А увидев, как побледнела девушка, не удержался и мстительно добавил, что конюх Галактион тоже спит вечным сном. Услышав это, девушка рухнула, рыдая,