Николас потянулся дрожащей рукой к тумбочке. Там под светом маленькой свечи лежало спасение — фарфоровая трубка и ампула с желтым порошком.

При виде нужного вещества острый спазм сменила тянущая книзу боль. Руки действовали самостоятельно. Они на ощупь взяли фарфоровую трубку и ампулу. Засыпали порошок в небольшое углубление в конце трубки и поднесли к нему свечу.

Затянусь лишь раз, обманул себя Николас.

Сладкий и горячий дым прошел сквозь горло, обжигая гортань, и осел в легких. Наступило облегчение. Эфемерный нож вынул свое лезвие. Свинец в голове сменила перина, и писатель наконец расслабился.

Он подтянулся на руках и сел удобнее. Голову запрокинул назад, а глаза закрыл. Теперь, когда туман проклятия отступал, он мог вернуться к мыслям о загадочной фотографии.

В целом он слышал о таких явлениях, но относился к ним скептически, потому что зачастую призраком на фото называли световое пятно на снимке. И виной тому не потусторонние силы, а неумелый фотограф.

На этот раз он увидел силуэт девушки, в котором вдовец признал свою покойную супругу.

Возможно ли такое? Почему нет, подумал Николас. Магниевая вспышка света могла преломиться о неподвижный образ духа и после проявиться на бумаге. Он и сам гонялся за призраком с причудливым световым устройством в надежде поймать его в луч. Правда, ничего не вышло. Где-то на полке в его маленькой комнате хранились остатки электрической свечи, динамо-машины и телеграфа, ставшие надгробием покойной мечты. Теперь в них нужды не было.

Организм пришел в норму. Сердце билось ровно, руки не дрожали, да и мысли не путались.

Николас лег на бок и открыл глаза. В противоположном углу комнаты безмолвно стояла темная фигура, с трудом напоминающая девушку. Она смотрела на него одним глазом. Вместо второго зияла ужасная, кровавая по краям дыра. Писатель с грустью вздохнул и перевернулся на другой бок.

Из письма Петра Алексеевича

Прошу простить меня, моя дорогая Елизавета Марковна, что пишу в не привычное для себя время, а с большим опозданием. Последние дни выдались крайне тяжелыми. Мало мне было книжного провала моих подопечных авторов, так еще на мои плечи взвалили неподъемный груз — писателя-самодура Николаса Райта.

На первый взгляд, он мне показался парнем толковым, но на деле же я столкнулся с совершенно непредсказуемым типом. Когда нужно говорить серьезно, он шутит, когда пытаешься воззвать к совести — грубит, а от проблем вообще нос воротит.

Слишком избаловали его слава и богатство от первой книги. Признаюсь, его последняя работа, изданная в 1884 году про французских виноделов и призраков, оказалась недурна. Но с тех пор минуло два года, а этот напыщенный писака не выдал ни главы, ни строчки. Теперь представьте мое возмущение оттого, что он отказал мне. И это в тот момент, когда судьба сама подвела его к удивительной теме — теме призрака, пойманного фотоаппаратом.

Он просто закрыл дверь перед моим носом и скрылся в своей спальне. Благо с ним живут достойные люди. Меня проводила, а перед этим напоила чаем с медом его соседка Настенька. Прекрасная девушка, чем мне Вас напомнила в день нашего знакомства. Правда, она худа, мне, как вы помните, по душе дамы с более пышными формами. Но глаза один в один Ваши. Голубые и влюбленные. Правда, в отличие от вас ей не повезло. Сдается мне, что запал ей в душу этот писатель, чье будущее мрачнее тучи. Так что обязательно отговорю ее при следующей нашей встрече.

Ночь провел в ближайшей гостинице. А так как дорожных денег мне не выдали, пришлось экономить. Так что досталась жесткая койка. Но сомкнуть глаз не смог совсем по другой причине — никак не выходило из головы то самое фото.

С одной стороны, я охотно верю в скепсис писателя и считаю, что тот уважаемый господин нарвался на аферистов. Но с другой стороны. Что если это все взаправду?

Такое открытие может совершить настоящую революцию. А люди, чьи сердца съедает тоска, смогут облегчить свое существование.

Утром, как вы знаете, я люблю подольше поспать, но в этот раз я оказался в его квартире раньше солнечных лучей. Встретил меня Савелий — еще один сосед писателя. Толковый врач и очень интересный собеседник. Мы с ним успели обменяться собственными версиями касательно того фото. Савелий, как истинный врач, всячески отрицал существование загробной жизни. Он уверял меня, что мы лишь плоть да кровь, с чем я категорически не согласен. Разве плоть и кровь способны любить или творить? На это способна только душа. А она бессмертна.

Когда моему терпению подошел конец, явился наш горе-писатель. Видом своим он походил на пьяницу, и сдается мне ночь он провел как раз за этим занятием. Сколько таких писак я встречал, и не сосчитать. Все они погибли, думая, что муза их хранится на дне стакана.

Он явился совершенно не готовый к путешествию. Одет был в тот же старый костюм, в котором я видел его в прошлый вечер. А свои непослушные волосы не удосужился даже причесать.

Слава богу, ему хватило совести извиниться за свое поведение. Я, конечно, поворчал, но не сильно. Боялся, что его настроение испортится и он откажется идти к мистическому фотографу.

Вопреки моим ожиданиям, нужное нам место оказалось не в жутком подвале или в мрачном лесу, а в обычной квартире на Думской улице. Правда, квартиру на первом этаже переоборудовали под настоящее фотоателье. Здесь и комната для ожидания, где мы с Николасом ждали, и главный зал с очень строгой дамой, которая следит, чтобы на фото приходили все согласно списку. Больше всего интереса вызвала комната для фото и кабинет Мастера. Так его называть нас попросила строгая дама. Сказала, что это главное правило. А если мы сомневаемся в его мастерстве, то можем покинуть ателье, чтобы не заставлять других ждать. Мы как могли уверили ее в том, что ни капли не сомневаемся. И поверьте мне, моя дорогая Елизавета Марковна, когда я наконец познакомился с этим человеком, то наглядно понял, почему его называют Мастером.

Глава 3

Георгий Александрович сильно переживал, что посетил писателя. Его отказ усилил недоверие к снимку. Ведь еще день назад, когда он только увидел фотокарточку, его переполняло чувство радости. При жизни они не успели сделать совместного снимка, но теперь были вместе. Пусть и на бумаге.

Однако сейчас Георгий Александрович сомневался. Вот если бы писатель удивился и выхватил фото из рук. Впился глазами