Я полистал книги. Немецкого я не знаю, но все же уразумел, что две из них – научные трактаты, а прочие – стихотворные сборники. Потом подошел к окну в надежде разглядеть окрестности, но стекла загораживали тяжелые дубовые ставни. В доме царило поразительное безмолвие. Стояла мертвая тишина, лишь где-то в коридоре громко тикали старые часы. Меня охватило смутное беспокойство. Кто эти немцы и чем занимаются, укрывшись тут, в загадочной глуши? Где находится этот дом? Милях в десяти от Айфорда – мне было известно только это, – но к северу, югу, востоку или западу, кто знает? Собственно говоря, в этом радиусе располагается Рединг и, возможно, другие крупные города, так что не обязательно это такая уж глушь. Однако, судя по нерушимой тишине, местность была, вне сомнения, сельской. Я мерил шагами комнату, для поддержания духа напевал себе под нос какую-то песенку и чувствовал, что пятьдесят гиней будут заработаны честно.

Неожиданно, среди ничем не нарушенной тишины, дверь моей комнаты медленно растворилась. Порог, на фоне кромешного мрака, переступила та самая женщина. Желтый свет моей лампы упал на ее взволнованное прекрасное лицо. Я тотчас же угадал, что женщина до полусмерти напугана, и холодок пробежал у меня по спине. Трясущимся пальцем она подала мне знак, чтобы я молчал, и торопливо прошептала несколько слов на ломаном английском, поминутно оглядываясь назад в темноту, будто вспугнутая лошадь.

«Уйдите, – проговорила она, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. – Уйдите. Нельзя оставаться здесь. Вам здесь ничего хорошего нет».

«Но, сударыня, – возразил я, – я еще не выполнил своего поручения. Я никак не могу уехать, пока не осмотрю механизм».

«Ждать нечего, – продолжала женщина. – Уйдите через ту дверь, никто не задерживает».

Я с улыбкой покачал головой. Женщина отбросила всякую сдержанность и шагнула ко мне, ломая руки.

«Ради всего святого! – прошептала она. – Бегите отсюда, пока не поздно!»

Я, однако же, упрям по натуре и готов идти напролом, если на пути возникает преграда. Я подумал о предложенных мне пятидесяти гинеях, об утомительном путешествии и о предстоящей ночи, которую придется коротать под открытым небом. Выходит, все старания пойдут прахом? С какой стати мне ударяться в бега, не выполнив поручения и не получив обещанного гонорара? Быть может, эта женщина (а я вижу ее впервые) – не в своем уме? Я гордо выпрямился, отрицательно помотал головой – хотя поведение незнакомки и подействовало на меня сильнее, нежели я желал в том себе признаться, – и твердо заявил, что не двинусь с места. Женщина попыталась было возобновить свои мольбы, но где-то наверху хлопнула дверь, и на лестнице послышались шаги. Женщина на мгновение вслушалась, а потом в отчаянии заломила руки и исчезла так же бесшумно, как и появилась.

Вошли полковник Лисандр Старк и невысокий толстячок с клочковатой бородой, произраставшей из складок его двойного подбородка. Он был представлен мне как мистер Фергюсон.

«Это мой секретарь и управляющий, – сказал полковник. – Кстати, мне казалось, что дверь я за собой плотно прикрыл. Уж не прохватило ли вас сквозняком?»

«Напротив, – возразил я, – мне пришлось приотворить дверь из-за духоты».

Полковник вновь окинул меня подозрительным взглядом:

«Что ж, давайте тогда приступим прямо к делу. Мы с мистером Фергюсоном проводим вас к прессу».

«Пожалуй, мне стоит надеть шляпу».

«Нет-нет, незачем: пресс находится внутри дома».

«Как? Вы добываете сукновальную глину в помещении?»

«Нет, здесь мы только ее прессуем. Впрочем, это не важно. Все, что от вас требуется, – это осмотреть механизм и указать на неисправность».

Мы поднялись по лестнице; впереди, с лампой в руке, полковник, далее мы с тучным управляющим. Старый дом походил на лабиринт – со множеством галерей и коридоров, с узкими винтовыми лестницами и низкими дверцами, пороги которых были истерты подошвами былых поколений. Выше первого этажа не было ни ковров, ни мебели, с облупленных стен сыпалась штукатурка, ядовито-зелеными пятнами проступала сырость. Я старался сохранять непринужденный вид, но все же не спускал глаз с компаньонов: предостережения женщины, пусть я ими пренебрег, все же засели у меня в памяти. Фергюсон отличался, по-видимому, мрачным нравом, но по его немногим репликам можно было заключить, что мы с ним, по крайней мере, соотечественники.

Полковник Лисандр Старк наконец остановился перед низенькой дверцей и отпер ее. За ней оказалась крохотная квадратная комнатка, в которой нам троим было не поместиться. Фергюсон остался снаружи, а полковник поманил меня за собой.

«Мы находимся внутри гидравлического пресса, – пояснил он. – Если бы кому-то вздумалось его включить, нам пришлось бы худо. Потолок этой небольшой камеры – плоскость рабочего поршня, который опускается на металлический пол с силой, равной многим тоннам. Снаружи подсоединены цилиндры с водой, которые передают и умножают давление известным вам способом. Механизм работает, но что-то в нем заело, и достичь полной мощности не удается. Будьте добры, осмотрите устройство и подскажите, как нам его отладить».

Я взял у полковника лампу и тщательно обследовал машину. В самом деле, размеров она была гигантских и давление могла развить неимоверное. Выйдя наружу, я нажал на рычаги и по шипению сразу определил, что происходит незначительная утечка, которая приводит к обратному току воды через один из боковых цилиндров. При осмотре выяснилось, что резиновая прокладка направляющего стержня сморщилась и стала пропускать воду – в этом и крылась причина падения мощности. Я указал на дефект моим спутникам, которые внимательно меня выслушали и попросили дать практические советы для его устранения. Покончив с инструктажем, я возвратился в главную камеру, чтобы вникнуть в ее устройство и удовлетворить свое любопытство. С первого взгляда было очевидно, что история с сукновальной глиной – чистейшей воды выдумка: нелепо предполагать, будто это мощное сооружение предназначалось для столь пустяковой задачи. Стены камеры были деревянными, а основанием служил большой железный лист, на котором я заметил какой-то металлический налет. Я наклонился и поскреб его, чтобы получше рассмотреть, но тут над моей головой раздалось приглушенное восклицание по-немецки. Выпрямившись, я увидел мертвенно-бледное лицо полковника.

«Что это вы тут делаете?» – вскричал он.

Обозленный тем, что меня обвели вокруг пальца изощренной небылицей, я рявкнул:

«Восхищаюсь вашей сукновальной глиной! Знай я о подлинном назначении вашего пресса, наверняка подал бы вам более дельный совет».

Не успел я бросить эти слова, как тотчас же пожалел о своей опрометчивости.