Служебная машина приехала за ним прямо на дачу, куда он отправился на выходные с женой и дочерью. Заметив знакомый «уазик», Стаев набросил на плечо сумку с документами и выбежал за ворота, даже не успев попрощаться с родными, которые ушли гулять к озеру. Бросил соседу: «Передай, пусть к обеду не ждут!» И заскочил в машину.

По дороге опер Сергеев обрисовал ситуацию. Стаев поначалу не поверил – неужели целый отряд? Подумал, ложный вызов, ошибка, шутка. Но когда по прибытии все подтвердилось, Стаев даже поморщился от жжения в груди и схватился за перила крыльца, как если бы у него кружилась голова. Минут пять он сидел на скамье, потирая подбородок и оглядываясь, как человек, попавший в незнакомое место и понятия не имеющий, как он тут очутился.

Все дела похожи друг на друга. Кажется, в Библии сказано: случится то, что уже случалось, будет то, что было. Так в ходе расследования всегда можно выявить общий паттерн и, действуя по аналогии, распутать дело. Но только не в этот раз. Стаев не мог припомнить случаев пропажи такой большой группы детей. И пусть на первый взгляд дело казалось плевым (главный подозреваемый определен, примерное местонахождение отряда известно), что-то не давало покоя Стаеву, словно эта простота была ширмой, скрывающей истинное положение вещей.

Возможно, роль сыграло необычное место преступления. Стаеву еще никогда не приходилось выезжать в детские учреждения. И в этом отношении поездка в «Белочку» стала путешествием в прошлое. С первых же мгновений, как только он прошел через ворота, на следователя накатило волнение, какое испытывает ребенок, входящий в парк аттракционов. Он еще не подозревал, какие развлечения уготовил ему день, но волнение от предвкушения чего-то необычного усиливалось с каждой минутой. Стаев осмотрел места преступления, опросил нескольких очевидцев и, оставив членов своей группы, отправился бродить по аллеям лагеря под предлогом знакомства с топографией. (В конце своего путешествия он и встретил Ивана Павловича.)

Лагерь. Еще тринадцать лет назад он назывался пионерским. Теперь это ДОЛ. Странное буквосочетание. Но хорошо еще, что вообще сохранился. Раньше все лагеря числились на балансе предприятий, а после реставрации капитализма не приносившая доходов статья бюджета вдруг оказалась не нужна учреждениям, которые оказались в жесточайшем кризисе и банкротились одно за другим.

Последний раз Стаев был в лагере больше тридцати лет назад, то есть году этак в семьдесят втором. И было ему в лучшем случае столько же, сколько пропавшим воспитанникам десятого отряда, – около тринадцати. Только тогда все было иначе. Пусть новоявленный капитализм за двенадцать лет не успел сильно отпечататься на облике «Белочки», следов даже позднего «совка» не было заметно нигде. Следователь вдруг оказался в безвременье и подумал, что, если сфотографировать эти унылые корпуса, дорожки, ворота, вряд ли кто сможет точно определить время снимка. Хотя, может быть, это отсутствие маркеров времени и было духом эпохи?

Так чем же отличался пионерский лагерь от постсоветского ДОЛа? Сказать навскидку было сложно. Следователь поднапрягся, но не смог вспомнить ничего конкретного из своего прошлого. Смутные образы выныривали и тотчас пропадали: отряды детей в форменных рубашках и шортах, красные знамена с бахромой, синяя школьная форма, белые фартуки пионерок – вот и все. Неужели память не сохранила больше ничего со времен детства? В разочаровании Стаев пошел по дорожке к главной аллее. Встречи с прошлым не состоялось. Поездка назад во времени оказалась фальшивой.

Возвращаясь, Стаев решил срезать путь, сошел с дорожки на газон и побрел по некошеному лугу, где вперемешку росли и тимофеевка, и борщевик, и гусиная лапка, и сотни других трав. И вот тут совершенно неожиданно его и настигло прошлое! Пройдя несколько шагов, он вдруг остановился, уловив запах – горькое благоухание цветущей полыни, – терпкий до оскомины, до горечи во рту. Аромат сорной травы как будто оказался ключом, открывшим крышку ларца воспоминаний, и потянул за собой целую вереницу почти реальных обонятельных и вкусовых ощущений – приятная сырость общей бревенчатой бани, ядреный запах хозяйственного мыла в больших брусках, дым пионерского костра, пьянящий аромат свежих сосновых поленьев, разваренная соленая перловка с тушенкой, поджаренный над огнем хлеб.

Вслед за запахами и вкусами появились образы: горнист с запрокинутой головой и устремленным в небо сверкающим на солнце золотым раструбом, реющее над ним красное знамя, герб с колосьями и земным шаром, гипсовый бюст Маресьева, потрет Брежнева… И тотчас советскость, которой раньше не наблюдалось в «Белочке», начала буквально лезть из всех щелей.

То тут, то там Стаев замечал осколки империи – артефакты из Атлантиды, – которых не видел раньше. На стене Зеленого корпуса за разросшимся кленом обнаружилась мозаика из кусочков разноцветного камня. Тематика привычная: Ленин с поднятой вверх и в сторону рукой, Гагарин в скафандре, взмывающая ввысь ракета, обнаженный мальчик на красном пегасе, пшеничное поле и комбайны на нем, металлургический завод и рабочие у домны.

Пройдя немного вперед, Стаев попал на заброшенную спортплощадку, где рядом с покореженными и ненужными снарядами стояли старые нежилые корпуса. Дававшие когда-то пристанище детям, теперь они использовались как склад различной рухляди. Прильнув к мутному стеклу, капитан словно заглянул в прошлое. Здесь была советская атрибутика, уложенная в беспорядке прямо на полу, книги на полках с названиями на корешках крупными буквами «СССР», «ПОЛИТЭКОНОМИЯ», «МАРКС», «ЭНГЕЛЬС», старые парты и стулья. За старыми домиками, в кустах дикой смородины, он обнаружил настоящее кладбище – сваленные в беспорядке гипсовые статуи пионеров, горнистов, гимнастов. Побелка сошла с алебастровых тел, материал местами полностью разрушился, обнажая ржавый арматурный скелет, но на лицах вечно молодых ребят по-прежнему сохранялись решимость и отвага. Наконец, в самом отдаленном углу гранитный бюст Ленина уныло зарастал мхом. Ильич укоризненно глянул на следователя, и тот не выдержал, отвернулся.

Стаев выбрался из зарослей на тропинку и остановился. Последний приступ ностальгии вызвал серию смутных образов: Высоцкий с гитарой, взмывающий вверх Мишка с кольцами, кубик Рубика, Мальчиш-Кибальчиш в буденовке и на коне, Данко с собственным сердцем в руке, связанный Орленок на краю утеса. Из воспоминаний его вырвал окрик Ивана Павловича.

«Ну да ладно! – подумал Стаев, вставая и прохаживаясь по кабинету. – Поностальгировал и хватит. Делом надо заниматься. Случай, конечно, беспрецедентный – целый отряд пропал. Вскоре сюда примчатся и городской прокурор, и представитель отдела по делам образования, и