Итак… С одной стороны, дело вырисовывалось вроде бы совершенно ясное. Если верить показаниям сотрудников, вожатый ночью отвел детей в лес, где, очевидно, оставил их. Потом вернулся в лагерь, разгромил комнату и уничтожил какую-то книгу и тетрадь. Главный вопрос: где дети? Второстепенные вопросы: зачем увел? почему бросил? для чего разгромил комнату и сжег книгу? Неплохо бы потолковать с самим вожатым. Посмотрим, что найдет собака. Может быть, дети сидят где-нибудь на опушке леса, и тогда все будет очень просто.

Так успокаивал себя Стаев. Однако нехорошее ощущение, возникшее при осмотре мест происшествия, не проходило. Вдруг возникла мысль: как будто раньше встречалось уже похожее дело. Хотя следователь точно помнил: ничего подобного не было, да и не могло быть.

– Не нравится мне поведение директора, – пробормотал Стаев. – Как будто недоговаривает чего-то. Мутный он какой-то.

Совершив круг по кабинету, Стаев сел, достал из папки протоколы, положил перед собой карандаш и ручку. Едва он закончил приготовления к бумажной работе, как в кабинет вошли опер в кожаном пиджаке и майор Ким. За ними топтался обеспокоенный Иван Павлович.

– Шайгина привезли, – сообщил опер.

– Вожатого? – удивился Стаев. – А почему его не госпитализировали? Вы же говорили, он в отрубе был.

Следователь перевел взгляд на Кима.

– Да в диспансере этот цуцик пришел в себя и попросил отвезти его в лагерь, – сквозь зубы пробормотал майор. – А мои долбоежики зачем-то привезли его…

– Хотя бы анализы взяли? – поинтересовался Стаев. – Вот и ладушки!

– Мы его назад отвезем! – Ким шагнул к двери.

– Не стоит, – остановил его Стаев. – К чему? Если парень очнулся, побеседуем с ним.

– Но ведь… – попытался возразить Ким, но Стаев остановил его жестом и обратился к оперу в кожаном пиджаке:

– На этом остановимся. Дайте подозреваемому бумагу и карандаш. Вдруг напишет чистосердечное.

Опер и майор Ким вышли. На лестнице минуты две слышались гулкие голоса. Потом они стихли. Стаев прислушивался какое-то время, после чего приступил к опросу свидетелей. По его распоряжению привели Леночку, Варю, Лидию Георгиевну, Юлю. У всех четверых ладони после снятия отпечатков пальцев были вымазаны копировальной мастикой, которую они оттирали бумажными салфетками. Затем настала очередь вожатых и воспитательницы одиннадцатого отряда. Они не задержались в кабинете надолго. Последним Стаев кликнул Ивана Павловича.

– Вы мне ничего не хотите сказать, гражданин Хрущ? – спросил следователь.

– Н-н-нет. А что такое? – Иван Павлович соединил ладони и зажал их между коленей. – Что-нибудь не так?

Следователь быстро водил ручкой по листу бумаги, оставляя на нем аккуратные строки. Он работал минут пять, потом отложил ручку и сцепил ладони в замок. Голубые глаза снова уперлись директору в переносицу.

– Знаете, я вам честно скажу, – сказал Стаев, улыбаясь немного простоватой улыбкой. – Мне ваше поведение не нравится. И мандраж этих трех цыпочек тоже. – Он указал на дверь. – Вы что-то знаете, но не говорите. Учтите, если вы причастны к этой пропаже, то…

Иван Павлович энергично замотал головой. Лицо его снова раскраснелось, особенно выделялись ставшие багровыми уши. Стаев кивнул и хмыкнул. Затем он поднялся и подошел к зеркалу. Здесь он причесался, одернул рубаху, отряхнул брюки, повернулся одним боком, а потом другим, критически оценивая себя, словно собирался на свидание. Потом он обернулся к Ивану Павловичу и воскликнул таким тоном, будто просил по крайней мере в двадцатый раз:

– Ну что ж, показывайте вашего Шайгина! Посмотрим, что он за зверь такой…

Они вышли на улицу. За ними было увязался майор Ким, но Стаев в довольно резких выражениях дал понять начальнику отделения Комово, что его присутствие в изоляторе нежелательно. Ким надулся, изобразил на широком лице улыбку и пожал плечами. Он выждал, когда следователь и директор удалятся на приличное расстояние, и двинулся за ними следом, стараясь держаться за кустами.

Стаев и Иван Павлович прошли до изолятора. Директор остановился у двери и показал пальцем на окно. Стаев подошел и заглянул внутрь с интересом аквариумиста-любителя, которому предлагают приобрести какой-нибудь редкий экземпляр.

– Жук-щелкун? – сказал следователь, не поворачиваясь. – Или нет… Кордулегастер кольчатый. Не-е-ет! Скорее какой-то шершень.

Стаев потер толстое ухо и стрельнул глазами в директора.

– Кажется, он староват для вожатого. На вид ему лет тридцать. А галстук зачем? Он пионер?

– Да это так… – Иван Павлович потупился и шаркнул ногой.

– Открывайте! – скомандовал Стаев.

Директор достал ключ, отпер замок и приоткрыл дверь, пропуская следователя. Тот шагнул внутрь. Иван Павлович через окошко наблюдал, как Стаев берет стул, располагается за столиком напротив Шайгина. Тот сидел на кушетке, привалившись к стене и вытянув длинные ноги. Глаза его были открыты, но не двигались и смотрели прямо перед собой.

Минуты две следователь и вожатый сидели друг перед другом, как шахматисты перед невидимой доской в ожидании начала партии. Только один не был заинтересован в сражении, а другой медлил с первым ходом. Иван Павлович, сдвинув брови, наблюдал за происходящим. Вот Стаев наклонился, пошевелил разбросанные на столе листы и на миг замер. Он взял один, второй, третий, прищурился и вдруг вскочил как ошпаренный. Дрогнул шаткий столик, загремел отлетевший в сторону стул, поднялись в воздух и беззвучно опустились на стол листы бумаги.

Директор даже вскрикнул, когда Стаев согнул ноги в коленях и двинулся на вожатого, как атакующий боксер. Рука схватила Шайгина за горло, приподняла с кушетки, но тут же отпустила. Вожатый плюхнулся обратно, ударился затылком о стену и снова замер в кукольной позе. Лицо его не изменило выражения, и только губы растянулись в кривой усмешке.

Иван Павлович отпрянул от окна, дрожа всем телом. Широко раскрытыми глазами он наблюдал, как дверь медленно открывается, а из проема по частям появляется следователь Стаев: сначала просунулась голова, потом плечи с руками, далее торс и заплетающиеся ноги, едва переступившие порог. Атлас выскользнул из руки следователя, упал в траву и открылся на цветном развороте.

– Едрить твою в дыхало! – пробормотал Стаев, утирая бледное лицо.

Он тяжело и шумно дышал, как после схватки, глаза его смотрели вниз и вбок, а тело все дрожало. Так он и стоял с минуту, держась рукой о косяк. Иван Павлович перевел взгляд на книгу в траве. На развороте красовалось изображение огромного мотылька с распростертыми крыльями. Рисунок на головогруди напомнил лицо с широко открытым ртом и огромными провалами вместо глаз. «Бражник мертвая голова» – бежала надпись внизу страницы.

Позднее Стаев несколько раз вспоминал сцену в изоляторе. Вожатый Антон Шайгин с самого начала вызвал у капитана отторжение или даже отвращение. А все из-за галстука.