– А с трактористами кто кутил: доктор, радист и штурман?

– Ну, да. Впятером пили, «пятеркой» и на лед ушли, – не стесняясь вложила пьянчужек новому «боссу» повариха.

– Я сразу в рубку пошел, – тут же открестился от опасных собутыльников Ходкевич.

– А перед этими «хоккеистами» кто уходил? – продолжил дознание Генрих.

– Перед ними Петренко и «Мураками» этот или как его? Ну, в общем японец этот ученый. После – Александр Кузьмич. Он тогда и сказал этим гулякам: мол, еще полчаса и всем в «люлю»!

– Вы подтверждаете, Александр Кузьмич? Все так и было?

– Абсолютно. Где-то одиннадцать и было тогда на часах…

– Вы в свою палатку пошли?

– Нет. Я ненадолго зашел в общую палатку к Иосифу, спросил, как он себя чувствует. Потом к девчатам заглянул. Парашютистки уже спать укладывались, а твоей Алевтины еще не было, кстати… Затем – в радиорубку: посмотрел нет ли каких телеграмм или факсов. От Ходкевича, как понимаешь, в тот вечер пользы ожидать было нечего: по прибытии на свой круглосуточный пост их «радиовеличество» дали храпака…

– Вы б лучше проверили, где Петерсон бродит, – вдруг снова не сдержался Гарри.

– Да, я думал он уже давно «Белугу» трескает у себя в палатке!!! – попытался оправдаться Федорчук.

– Да, уж… Человек один уезжает из лагеря, отсутствует полночи, и все думают, что он просто решил попить на халяву русской водочки! Вот она наша национальная парадигма во всей своей радужной красе!

Успокоившись, Гарри обратился к Филиппову:

– А вы, Николай Иванович, почему Пэра не хватились? Вы же его лично к Буткусу отправили?

– Виноват, товарищи. Я же к отлету готовился. Одно проверил, другое… Постоянно между штабной палаткой и складами мотался с Кривоносом. Честно сказать, я решил, что его кто-то у камбуза перехватил и, признаюсь, даже обрадовался такой мысли…

– И даже звонок норвежский спасателей вас не насторожил? Как же так!? – Гарри окончательно поддался эмоциям.

– Виноват я. Виноват… Говорю же: подумал эти алкаши вместе с Петерсоном дурачатся и значения звонку не придал…

Покаянная реплика прославленного полярника окончательно повергла собравшихся в состояние всеобщего уныния и безысходности.

ГЛАВА 2. НАУЧНАЯ МИССИЯ

Навстречу дрейфу

За три дня, которые Генрих Агатин провел на Ледовой базе, он успел познакомиться с большей частью ее жителей. Чуть в сторонке ото всех держались только глубоководники и парашютистки, сосредоточенные на своих будущих рекордных прыжках и погружениях. А бывалые полярники, за много лет приполюсных дрейфов научившиеся ценить живое общение с каждым «свежим» человеком, легко шли на контакт, щедро делились зимовочным опытом и житейскими историями.

В первый же вечер Гарри уловил момент и представился легендарному полярнику-исследователю Николаю Филиппову:

– Агатин Генрих Романович.

Филиппов окинул взглядом Агатина и, с едва уловимой ноткой иронии в голосе, уточнил:

– Прям таки Генрих Романович?

– Да, нет, не надо так официально. Я просто еще от рабочей суеты не отошел, – тут же смутился Агатин. – Зовите меня Гарри. Мне и самому так привычней…

Свое «паспортное» имя Агатин и сам не очень любил. Мама в угоду моде и, как он считал, надуманному родству с каким-то европейским родом, вообще сначала нарекла его Гарольдом. Благо свидетельство о рождении отец увидел на следующий день после того, как супруга вернулась из ЗАГСа.

– Гарольд Романович?! Ты понимаешь, что ребенок с таким именем в нашей стране обречен на вечные издевки и подколки? – старший Агатин просто негодовал от самовольной выходки супруги. – Мы же договорились – Игорь. Игорь Романович – ну послушай, как хорошо звучит…

– И будут его Гошкой-Гогошкой все дразнить, – не сдавалась молодая мама. – А он все-таки потомок древнего английского рода…

– Таня!!! Какого английского рода? Мы в Советском Союзе живем!!! В самой что-ни на есть рабоче-крестьянской стране мира. А ты о своих «голубых» кровях тараторишь на всех углах. Да про все это королевское наследие надо забыть раз и навсегда! Тем более, что все эти истории – не более, чем выдумки твоей покойной бабули…

– Роман, как ты можешь? Ведь бабушка сама показывала тебе фотографию, где она стоит под Биг-Беном вместе с ученицами местного пансиона. И фамилия ее девичья была Форман, – в надцатый раз предъявила жена самый главный аргумент в защиту аристократической наследственности своего чада.

… Как вспоминал отец, в тот день была большая ссора и он даже не пошел на работу. Ну, не мог он заявиться с такой антисоветской «метрикой» в отдел кадров своего оборонного НИИ. Сразу же бы подняли на смех, а того и гляди дошло бы дело до разборов «буржуазного имени» на ближайшем комсомольском собрании.

Супруги спорили до самого вечера и единственное, что смог выторговать Роман Николаевич у супружницы – «Генриха». Имя это было родственное «Гарольду», но попривычнее для слуха советского человека и более-менее спасительным для возможного отпрыска древней европейской фамилии.

Вскоре сама жизнь доказала насколько глава семейства Агатиных был прав. В младших классах за Генрихом сразу закрепилась обидная кличка «буржуй» и от этого миловидный, неспортивного склада мальчик очень страдал. Только когда отец перевел сына в другую школу, где наученный опытом младший Агатин начал подписывать свои тетрадки не «Генрихом», а уменьшительным именем «Гарри», которое умышленно писал с одним «р», нападки сверстников прекратились. И он сразу стал своим в доску парнем – Гариком Агатиным…

–Ну, и ладно, – усмехнулся Филиппов, – Гарри так Гарри… Честно сказать, я сам не люблю всех этих показных излишеств… Здесь в Арктике все друг перед другом равны.

Николай Иванович, здесь, конечно, слукавил. Его личный статус как формально, так и неофициально признавался в «Ледовом» даже выше, чем у Федорчука. Он одним из первых среди отечественных путешественников в одиночку покорил Северный полюс еще в советское время и почитался в своей среде как наиболее опытный исследователь Арктики.

Внешне Филиппов мало чем отличался от своего ближайшего товарища. Такая же с проседью борода, испещренные зимней непогодой лицо и руки, все еще крепкая, несмотря на возраст, стать. Разве что в динамике проигрывал он более суетливому Федорчуку. Кузьмич постоянно находился в движении, то и дело кружил по лагерю, раздавал поручения и нагоняи… Филиппов, наоборот, любил сначала все распланировать, проанализировать, ясно понять по силе ли ему та или иная задача, и только потом включался в работу.

Собственно, эти харизматические различия и определили разность их биографий: один путем проб и ошибок выстроил карьеру грамотного хозяйственника; другой – с опорой на природные въедливость и дотошность – разработал собственную методику приполюсных исследований и сегодня возглавлял в Географическом обществе отдельное направление.

Как