И хозяйка магазина, и старик Ким вошли бы в рейтинг самых бессовестных людей не только этой деревни, но и всего мира. Но я пока не хотел включать их в список жертв моей старшей сестры.

Время шло незаметно. Оставалась неделя до того дня, когда мне предстояло сделать выбор.

Чем ближе была дата, тем сильнее я нервничал. Я не хотел принимать никакого решения, но сестра требовала результата. Я нервничал и все больше ненавидел эту психопатку.

Если честно, мне стало казаться, что и я схожу с ума. Я разучился контролировать свой гнев. С детства я был очень застенчивым и трусливым, поэтому никогда не давал волю чувствам, все переживал внутри себя. Я был слабым и жил как кроткая безвольная овечка, но это не делало меня добрым. Я все больше проникался желанием убить свою старшую сестру.

Это была ответная реакция на ее издевательства. Как можно переложить на меня такой грех и заставить искать в этой деревне человека, которого она потом убьет? Почему так случилось, что я стал ее подельником?

Миссия моего усыновления – заняться ее социализацией, так скажем, сделать из нее человека. Но проблема заключалась в том, что я не мог ей противостоять. Она пока выигрывала. Мы поменялись ролями. Теперь она ограничивала мою свободу и контролировала все мои действия, а не я ее.

Что меня еще раздражало в этой ситуации, так это ее спокойствие и беззаботная улыбка, в то время как я жил в постоянных душевных мучениях и переживаниях. Когда Тончжу улыбалась, поправляя свои длинные волосы, она и правда была похожа на психопатку. Деревенская сумасшедшая.

Я ненавидел ее эгоизм и бесчувственность. Я был человеком тонкой душевной организации, она же полная моя противоположность. И внешне, и внутренне она была дикаркой. Когда я однажды проснулся от ощущения, будто дом обрушился и меня завалило грудой кирпичей, оказалось, это вовсе не кирпичи, а нога Тончжу на моей груди. Она каждую ночь во сне оказывалась на моей половине комнаты и забрасывала на меня свои ноги. Я очень злился и старался сбросить их с себя, но ее ноги опять оказывались около моего носа.

Что удивительно, несмотря на все эти неудобства, Тончжу никогда не просыпалась. Говорят, сон делится на две основные фазы – медленный сон и быстрый. Если так, то сон моей старшей сестры всегда находился в медленной фазе. В то время, когда Небу было все равно, духи наградили меня хрупким телом и слабым характером, а эта злая, агрессивная девчонка получила в подарок способность спать сладким крепким сном. Мир несправедлив.

Добавим еще ее беспредельный эгоизм. Она всегда забирала себе все самое вкусное. Если я пытался пододвинуть тарелку себе, она била меня по руке и забирала все, что стояло на столе. Даже с дворнягами на улице обращаются лучше.

К тому же Тончжу была полной тупицей. Пословица «Учишь одно, а узнаешь много» вообще не про нее. В ее случае она должна звучать: «Учишь одно и то же сутками, но и половины не запоминаешь». Я пытался в силу своих возможностей пересказывать ей все, чему меня учили в школе, но она ничего не понимала и постоянно срывалась. Ей было семнадцать лет, но она не знала даже материал восьмого класса средней школы.

Как она собиралась поступать в университет, одному Небу известно. Тем более в Сеульский национальный.

Все желания моей сестры парили где-то в заоблачных далях. Она хотела стать красивой стройной поэтессой с дипломом лучшего вуза станы. И этому желанию даже нашлось логичное объяснение. Как-то мы гуляли с ней в лесу, присели на камни передохнуть, и она сказала, что хочет стать поэтессой. У меня мурашки побежали по телу от этих слов.

– Почему именно поэтессой?

Она смутилась и ответила:

– Если я стану поэтессой, никто ничего не узнает.

– Что не узнает?

– Что я нездорова. Кто сможет представить себе, что автор стихов психически болен? Я уже думала об этом. Эта профессия поможет скрыть мое заболевание. И я пришла к выводу, что мне нужна поэзия. Вряд ли среди работников суда есть люди с отклонениями в психике. Также их нет и среди врачей. Сложно представить хирурга-психопата. Но вот среди поэтов… Здесь вопрос. Можно ли представить поэта с нарушениями психики? Поэта всегда переполняют чувства и эмоции. А бесчувственный психопат может стать поэтом? Я не согласна с такими предрассудками. Моя природная сущность спрячется в этой профессии. И я буду писать стихи. Стану поэтом с высшим образованием.

– Как ты собираешься писать стихи? Ведь поэт должен это делать. А у тебя нет этой необходимой чувствительности и способности проживать эмоции.

Тончжу широко улыбнулась во весь рот и сказала:

– Не волнуйся за меня! Плагиат никто не отменял!

– Плагиат?

– Ну да. Сам подумай. В этом мире уже столько стихов написано. Их такое количество по всему миру. Я аккуратно соберу несколько, смешаю и создам свое.

– Как такое можно сделать незаметно?

– Я ведь сказала уже. Я смешаю строки разных стихотворений со всего мира. Поступлю в институт, и библиотека станет моим вторым домом. Я изучу сборники стихов со всего мира и сделаю что-то оригинальное.

– Ты уверена, что это будет именно твоим творчеством?

На мой вопрос она отреагировала весьма логичным высказыванием:

– У тебя же есть родные мама и папа, но это не мешает тебе называть моих родителей мамой и папой. Я стану для стихов приемной мамой. Я их не создавала, но я их выбрала и усыновила. Приемные родители тоже родители.

Это могло показаться бредом, но какая-то логика в ее словах присутствовала. Впрочем, я все равно не мог представить, что Тончжу сможет поступить в институт и стать поэтессой, поэтому в ответ на ее слова лишь покачал головой.

Сестре это явно не понравилось, и она холодно бросила в ответ:

– Знай, если я не стану поэтессой, ты умрешь!

– Я-то тут при чем?

Я чуть не заплакал от потрясения, а сестра продолжила добивать меня:

– Ты здесь, чтобы обучать меня, воспитывать и сделать из меня нормального человека. Если я не поступлю в Сеульский национальный университет и не стану поэтессой, это будет предательством с твоей стороны. Мы тебя кормим, а ты отплатишь за это черной неблагодарностью, ничего не сделаешь для нас. Значит, тебе придется заплатить. И плата эта будет очень высокой.

Рассуждая о моей неблагодарности, Тончжу резко оторвала цветок от стебля, и я понял, что это был намек – моя жизнь и жизнь этого цветка похожи на пламя свечи под дуновением ветра. Я решил, что дальше так жить нельзя. Мне всего пятнадцать, а я уже дошел до того, что потерял сон из-за постоянного стресса. И будучи на пределе своих сил, я начал планировать смерть сестры. Все могло закончиться или моим самоубийством, или ее смертью.

Я не мог умереть по причине своей значимости для этого мира, а вот смерть моей сестры с ее никчемными планами была бы вполне естественным финалом. Но, как я уже говорил, мой трусливый и слабый организм, находящийся в самом низу пищевой цепочки, не мог дотронуться даже до кончика ногтя этой психопатки, поэтому уповать оставалось только на высшие силы. Я очень надеялся, что они услышат мои молитвы.

Это моя жизнь и моя ответственность. Я никогда не обращался к Небу за помощью, но теперь мое послание было адресовано всем высшим силам, какие только есть в этом мире, с просьбой умертвить мою сестру. Повелитель Неба, Иисус,