забуду этот голос): «Боже мой, Хелен! Лента! Пестрая лента!» Она пыталась что-то добавить, указывала пальцем в сторону комнаты доктора, но снова забилась в конвульсиях и замолкла. Я побежала по коридору, громко позвала отчима – он, одетый в халат, уже спешил к нам. Когда доктор Ройлотт подбежал, сестра лежала без сознания. Он стал лить ей в горло бренди, послал в деревню за медицинской помощью, но все было бесполезно; Джулия все больше слабела и, не приходя в сознание, умерла. Вот такой жуткий конец постиг мою любимую сестру.
– Минутку, – прервал ее Холмс, – вы уверены насчет свиста и металлического лязга? Могли бы подтвердить это под присягой?
– О том же спросил меня и коронер на дознании. Я была убеждена, что слышу эти звуки, но под грохот бури и скрип старого дома могла и ошибиться.
– Как была одета ваша сестра?
– В ночную рубашку. В правой руке она держала обожженную спичку, в левой – спичечный коробок.
– Из чего следует, что, когда началась тревога, ваша сестра зажгла свет и осмотрелась. Это важно. И к какому заключению пришел коронер?
– Он очень тщательно провел расследование, ведь о докторе Ройлотте по всей округе шла дурная слава, но правдоподобной причины смерти так и не нашел. Я подтвердила, что дверь была заперта изнутри, на окнах же имеются старомодные ставни с широкими металлическими засовами – ночью их всегда закрывают. Стены внимательно обстучали и пустот не обнаружили, проверили пол – тоже ничего. Дымоход широкий, но он перегорожен четырьмя большими скобами. Значит, моя сестра была совершенно одна, когда встретила смерть. Кроме того, на теле не было следов насилия.
– Что насчет отравления?
– Врачи не обнаружили никаких признаков.
– И отчего же, по вашему мнению, умерла несчастная?
– Мне кажется, причиной был страх и нервное потрясение, но что ее напугало, я не представляю.
– Цыгане тогда были в роще?
– Да, они там почти всегда.
– А как вы поняли слова о ленте – пестрой ленте?
– Иногда мне думается, это был бред, иной раз – что Джулия говорила про тех самых цыганок. Многие из них носят на голове пестрые платки и яркие ленты, к ним и могли относиться странные слова Джулии.
Холмс покачал головой: объяснение его явно не устроило.
– Загадочно, – проговорил он. – Продолжайте, пожалуйста.
– С той поры прошло два года, и до недавнего времени мне еще реже прежнего доводилось общаться с людьми. Но месяц назад я удостоилась чести получить предложение руки и сердца от одного моего старого и дорогого друга. Его зовут Армитидж, Перси Армитидж; он второй сын мистера Армитиджа из усадьбы Крейн-Уотер близ Рединга. Отчим не возражал против этой партии, и мы решили пожениться весной. Два дня назад в западном крыле здания начали ремонт, в стене моей спальни сделали дыру, так что мне пришлось перебраться в комнату, где умерла Джулия, и спать в ее кровати. Прошлой ночью я лежала без сна и вспоминала кошмарную судьбу сестры. Представьте же себе мой ужас, когда в ночной тишине внезапно послышался тихий свист, ставший предвестием ее смерти. Я вскочила и засветила лампу, но ничего в комнате не обнаружила. Я была слишком перепугана, чтобы вернуться в постель, поэтому оделась, с первыми проблесками зари выскользнула из дома, взяла догкарт в гостинице «Корона», расположенной напротив, и доехала до Летерхеда, откуда и добралась сюда, только чтобы увидеться с вами и попросить совета.
– Очень мудро, – кивнул мой друг. – Но вы ни о чем не умолчали?
– Да.
– Нет, мисс Ройлотт. Вы выгораживаете своего отчима.
– Как? Я не понимаю…
Вместо ответа Холмс откинул черную кружевную оборку с кисти посетительницы. На белом запястье выделялись пять синевато-багровых пятен – отпечатки пальцев.
– Он обошелся с вами безжалостно, – заметил Холмс.
Дама глубоко зарделась и прикрыла пострадавшее запястье.
– Он очень суровый человек и, наверное, сам не осознает, насколько силен.
Наступило долгое молчание. Холмс, упершись подбородком в ладони, глядел на потрескивающий огонь.
– Дело очень непростое, – произнес он наконец. – Прежде чем я решу, что делать, мне нужно прояснить множество деталей. Но нельзя терять ни минуты. Если мы сегодня же посетим Сток-Моран, будет ли у нас возможность осмотреть комнаты без ведома вашего отчима?
– Он случайно обмолвился, что именно сегодня собирается в город по какому-то важному делу. Вероятно, его не будет весь день, и вас никто не потревожит. Мы обзавелись домоправительницей, но она старая и бестолковая, и я легко сделаю так, что она ничего не заметит.
– Отлично. Ну, Ватсон, вы не против отправиться в поездку?
– Я готов.
– Тогда мы едем вдвоем. А у вас самой какие планы?
– Мне нужно кое-что сделать в городе. Но двенадцатичасовым поездом я вернусь и успею вас встретить.
– Ждите нас днем. Мне тоже нужно кое в чем разобраться. Не останетесь ли позавтракать?
– Нет, мне нужно идти. Теперь, когда я поделилась с вами своими тревогами, мне стало легче на душе. Буду с нетерпением ждать нашей новой встречи.
Опустив на лицо плотную черную вуаль, дама выскользнула из комнаты.
– Что вы обо всем этом думаете, Ватсон? – спросил Холмс, откидываясь на спинку кресла.
– История очень темная и очень зловещая.
– Да, довольно темная и довольно зловещая.
– Но если клиентка не ошибается и в полу, потолке и стенах действительно нет ходов, а через дверь, окно и камин проникнуть тоже невозможно, значит ее сестра и вправду встретила свою загадочную смерть в одиночестве.
– А что тогда означает этот ночной свист и как толковать странные слова умирающей?
– Ума не приложу.
– Если объединить в уме факты: свист по ночам, присутствие цыган, с которыми дружит старый доктор, высокую вероятность того, что он желал предотвратить замужество падчерицы, слова умирающей о ленте и, наконец, металлический лязг, который слышала мисс Хелен Стоунер, – возможно, это встала на место задвижка ставня, – так вот, соединив все факты, мы приблизимся к разгадке.
– И какова, по-вашему, роль цыган?
– Понятия не имею.
– Против любой теории у меня найдется много возражений.
– У меня тоже. Именно поэтому мы сегодня отправляемся в Сток-Моран. Мне надо знать, соглашаюсь я с этими возражениями или могу их оспорить. Но что такое, черт возьми?
Восклицание это вырвалось у моего друга, когда дверь внезапно распахнулась и в дверном проеме воздвигся человек гигантского роста. Костюм выдавал в нем медика и деревенского жителя: черный цилиндр, долгополый сюртук, длинные гетры, в руке болтается охотничий хлыст. Вошедший был так высок, что верхушкой цилиндра задевал притолоку, и так могуч, что плечами едва