— Я просто высказал вслух одну из своих рабочих версий, — пожал плечами Скоков. — А вот насколько она обоснована… это, пожалуй, тебе лучше знать.

— Обоснована, — помолчав, сказал Гриша. — Не буду отрицать: Машка в долгу у Быка. Он помог ей перебраться в Москву: помог с концертами, телевидением, сделал рекламу, имя, но он сделал на ней и бабки. Хорошие бабки! И делает до сих пор.

— Маша платит ему?

— Двадцать процентов с каждого концерта. Он превратил ее в дойную корову!

— Маша не пыталась бунтовать?

— Однажды взбрыкнула, — я ее на это подбил, — но… Удар пришелся в пустоту. Она же не Алла Борисовна, которая может послать Быка за Можай и дальше, она — обыкновенная, а раз обыкновенная — плати! И платит. До сих пор платит!

— Вы документально это можете подтвердить?

Гриша показал кукиш.

— Платежка оформляется как услуги за… организацию концерта, переговоры с телевидением, аренду помещения для репетиций и так далее и тому подобное — не подкопаешься.

— А можно подкопаться?

— При желании все можно.

— Каким образом?

— Когда какая-нибудь певичка отправляется на гастроли…

— Почему «какая-нибудь»? — перебил Скоков.

— А вы думаете он одну Машку доит? У него таких телок — стадо? Он весь шоу-бизнес контролирует!

— Ты не преувеличиваешь?

— Я по математике в школе пятерку имел, — хмыкнул Гриша и, загибая пальцы, принялся перечислять фамилии эстрадных певиц, чье молоко Скалон пил уже многие годы. Закончив перечисление, он сжал пальцы правой руки в кулак и убежденно проговорил: — Эти телки принесли ему целое состояние. Зеленью!

— Допустим, — кивнул Скоков, и лицо его приняло равнодушное, почти скучное выражение — слышал, мол, я эти сказки.

— Вы мне не верите? — купился Гриша.

— Верю. Продолжай.

— Так вот, когда одна из этих телок отправляется на гастроли, то впереди нее летят два качка, которые от имени Быка сообщают директору… ну, допустим, Иркутского концертного объединения условия контракта с этой самой телкой. Условия чудовищны, но бедный директор, как правило, соглашается, ибо в противном случае останется вообще без копейки.

— Ловко! — щелкнул пальцами Скоков.

— А по-моему, примитивно. Это же обыкновенный рэкет.

— А зачем колесо изобретать, коли оно давным-давно существует?

— Это верно. — Гриша печально вздохнул и сделал совершенно неожиданный для Скокова вывод: — Ни хрена у вас не выйдет!

— Это почему же?

— Директор будет молчать — у самого рыло в пуху. А если заговорит, то его «снимут с пробега». Теперь я это понимаю.

— Ни хрена ты не понимаешь. — Скоков положил руки на колени и рывком встал. — Мой тебе наказ: до особого распоряжения на московской квартире не появляйся!

— Здесь сидеть?

— А чем плохо? Телефон есть, банька шикарная, учительница литературы — еще лучше!

— Но у меня дела…

— По делам смотайся. Разрешаю. Как только вернешься — позвони. Договорились?

— Договорились.

ГЛАВА III

Корпорация — это система, часовой механизм, выверенный до секунды, работающий круглосуточно и безостановочно, но он сразу же даст сбой, если одну из шестеренок заклинит. И тогда — головная боль, бессонница, кошмары…

В среду вечером Лев Борисович Скалон почувствовал легкое недомогание, связанное с каким-то совершенно непонятным внутренним беспокойством, а затем — острое покалывание в висках. «Может, простудился?» — подумал он и на всякий случай принял таблетку американского аспирина. Не помогло. Лев Борисович чертыхнулся, прошел на половину жены (по разрешению районного архитектора он объединил две смежные квартиры — двухкомнатную и трехкомнатную — в одну) и сообщил жене, что умирает, — артист, он и дома артист!

— И что тебе от меня надо? — спросила Марина, красивая сорокалетняя женщина, которую в Стамбуле могли запросто принять за турчанку, в Риме — за итальянку, а в Москве… По паспорту она считалась русской, отец — чистокровный русак, — но это ее почему-то не устраивало, и она всем говорила, что в ее жилах течет греческая кровь, хотя на самом деле вылетела вместе со своим местечковым акцентом из самого теплого еврейского гнезда — Бобруйска.

— Чаю. С малиной.

— Лева вчера перебрал? — спросила Марина, закончив примерку нового платья.

— Лева вчера думал.

— У кого есть мозги, у того они есть! — Марина приложила ладонь ко лбу мужа. — Температура нормальная. Я думаю, Лева хочет водочки.

— У тебя мозги есть, — мрачно проговорил Лев Борисович. Он выпил стакан «Смирновской», закусил маринованной селедочкой, хватанул чайку и удалился в свой кабинет — шевелить извилинами.

Заслуженный артист Советского Союза Лев Борисович Скалон был вовсе не тем, кем его знала публика. За его осанистой спиной маячили неясные тени — то ли бывших кэгэбистов, то ли воровских авторитетов, то ли проворовавшихся высших армейских чинов, то ли элитных катал, то ли их всех вместе, оптом и в розницу… Но сам он в этом ни за что бы не признался, ибо считал себя самым честнейшим и милейшим человеком на свете, человеком, который несет людям в своих песнях тепло и добро. Ну а что касается маленького бизнеса, который он делал в промежутках между концертами, то здесь жена права: у кого есть мозги, у того они есть!

Первым делом Лев Борисович проверил верхний этаж своего акционерного здания — банк, адвокатскую контору, сеть магазинов. И сразу же нарвался на неприятность. Генеральный директор банка Георгий Степанович Гаврилов, который достался ему в наследство от безвременно погибшего друга Жени Крайникова, крупного предпринимателя и финансиста, сообщил, что его американские партнеры, Воловик и Макашевич, исчезли с горизонта вместе с предоставленным кредитом.

— Ты звонил им? — спросил Лев Борисович.

— В контору. Секретарша ответила, что вернувшись из отпуска, они в тот же день отбыли по делам в Париж. Я в это не верю.

— Почему?

— Лев Борисович, я предупреждал вас: большие деньги через вторые руки крутить опасно.

— Советчиков у меня много…

— Я — генеральный директор! — взорвался Гаврилов. — И мне отвечать, если…

— Успокойся, — резко прервал его Лев Борисович. — Это дело я возьму на личный контроль.

«Пришла беда — отворяй ворота». Лев Борисович набрал номер адвокатской конторы. Спицын, узнав его голос, многозначительно кашлянул и сообщил, что все идет по заранее разработанному плану: очередная партия товара из Парижа благополучно миновала таможню и поступила в магазины.

— Так что, любимый город может спать спокойно, — бодрым голосом закончил он свой доклад, пожелал хозяину спокойной ночи, но трубку не положил — ждал, по-видимому, вопроса и недоумевал, почему этот вопрос ему не задают.

— Ну что у тебя еще? — не выдержал Лев Борисович. — Мерзость какую-нибудь приготовил?

— В квартире Маши Ракитиной произошло убийство.

Наступила пауза. Спицын ждал