шесть поколений играли до деда, играл дед, отец. Играли азартно, презрев царские запретные указы, невзирая на чины и занимаемые должности. По воспоминаниям, дед Ильи Григорьевича Блонского помог Коле Некрасову (да-да, уважаемый читатель, тому самому, который писал: «Вчера, в воскресный день, зашел я на Сенную, там били женщину кнутом, крестьянку молодую…») проиграть в карты «Современник», и последний пустился в бега — смотался за границу, долго бедствовал (на стихи и поэмы не проживешь), но к сорока годам отыгрался и стал одним из богатейших людей России — купил имение с померанцевыми рощами, выписал из Англии собак и ружья, увел чужую красавицу-жену, посадил «на вексель» самого министра финансов господина Абаза.
Григорий Ильич Блонский проиграл родовое поместье в Саратовской области и конюшню с дюжиной знаменитых орловских рысаков.
Дед Григория, полковник Добровольческой армии Деникина, при бегстве из Новороссийска проиграл свое место на покидающем порт пароходе и остался в России, о чем впоследствии, правда, никогда не жалел.
Отец, кандидат физико-математических наук, дружил с Игорем Кио, Александровым, Ворониным, Николаем Гутаровым по кличке Бабай, Мариком Рабиновичем и другими известными российскими каталами. По вечерам, после трудов праведных, они собирались у кого-нибудь на квартире и предавались любимому занятию — играли. До рассвета. Однажды Воронин раздел Кио, а потом прошел слух, что сам просадил миллион (зарплата в те времена колебалась от ста двадцати до ста восьмидесяти рублей в месяц) Александрову. Через неделю Блонский по кличке Горе (проигрывая, он всегда причитал: «О горе мне!») обул Александрова и попал под Марика Рабиновича. Последний взял солидный куш, купил машину и поехал кутить в Сочи. По дороге разбился. Поговаривали, что его догнал кто-то из проигравших…
Продолжил славные традиции своего рода и Гриша — не подвел, так сказать, поддержал честь фамилии. Причем слово «не подвел» в данном случае можно с полным на то основанием взять в кавычки, ибо Гриша всегда помнил: главное в жизни — образование и работа, поэтому он пошел по стопам отца — с отличием окончил Автомеханический институт, аспирантуру, а вот применить на практике свои познания, к сожалению, не успел: началась перестройка, и жизнь потекла по совершенно другому руслу. Примерно треть друзей Гриши Блонского умотала за границу — в Германию, Штаты, продав мозги тем, кто знал их истинную стоимость, вторая треть, попав под колеса рыночной экономики, занялась бизнесом и вскоре прогорела, остальные… Остальные просто остались не у дел, ибо делать деньги из тех же денег было тошно и противно.
Остался у разбитого корыта и Гриша — ни друзей, ни работы и ни малейшей перспективы получить в ближайшем будущем какую-либо работу. В груди, как заноза, сидела боль за похороненную государством фундаментальную науку, щеки горели от стыда за правительство, которое с ловкостью шулера сдало карты таким образом, что весь народ, поверив в приватизацию, остался в дураках, а в голове скворчонком стучала единственная мысль: как в таком положении выжить? Стучалась, стучалась и достучалась: «А не сыграть ли в подкидного?» Зря что ли папочка обучил его всевозможным фокусам? Он ведь умеет метить колоду и на свист, и на щуп, и на глаз, умеет заряжать, трещать, передергивать — любая карта ляжет в нужный момент в прикуп. Да и голова у него варит: считает варианты не хуже бездушного компьютера. А обыгрывать есть кого! Нынче скороспелых миллионеров развелось больше, чем поганок в лесу в грибной год. «Так что, дайте в руки мне гармонь…»
— И он взял? — спросил Скоков.
— Взял, — ответил Решетов.
— Чем вы сейчас занимаетесь?
— Лично я веду переговоры с клиентами — умасливаю: ведь если концерт не состоится по нашей вине, то мы обязаны будем выплатить неустойку. А это довольно кругленькая сумма.
— Услугами какого банка пользуетесь?
— «Лира».
— Бухгалтер?
— Маковеева Нина Ивановна.
— Моим сотрудникам, возможно, захочется с ней поговорить, так что предупредите ее…
— Документация у нас в полном порядке. — Решетов пожал плечами. — Но если вы желаете…
— Желаю. — Скоков еще раз внимательно осмотрел «горницу», в которой они сидели, — стены, обитые вагонкой, отливают мягким желтоватым цветом, батареи, работающие от газового отопителя, забраны деревянной решеткой, пол застелен теплым линолеумом «под паркет», окна большие, светлые, а за ними — яблоневый сад… — и подумал, что именно в таком, деревенском доме на свежем воздухе, ему хотелось бы дожить свой век. — А сейчас я хочу побеседовать с Гришей. Проводите меня к нему.
Картинка, которую увидел Скоков, войдя в предбанник, могла бы, пожалуй, поразить воображение любого советского человека: вдребезги пьяный ковбой играет в карты с красивой полуголой девицей — рыжие волосы, зеленые глаза, римский носик, усыпанный замечательными веснушками и большие, налившиеся золотистой спелостью дыни груди. Поразился и Скоков. Но не потому, что никогда ничего подобного не видел, а потому, что его приход проигнорировали — ковбой и полуголая девица, лишь на миг вскинувшая свои зеленые глаза, продолжали самозабвенно резаться в карты.
— Здравствуйте! — сказал Скоков, кашлянув в кулак.
Ковбой — он был в одних джинсах, державшихся на подтяжках, и черной фетровой шляпе — вскинул голову, на удивление легко поднялся и по-гусарски щелкнул босыми пятками.
— Григорий Блонский. А вы, если не ошибаюсь, Семен Тимофеевич Скоков. Верно?
— Верно.
— Присаживайтесь, Семен Тимофеевич. Вот самовар, вот чай… Через пару минут я к вашим услугам.
Скоков отпустил Решетова, прошел к столу и сел на табуретку.
Осторожно сел, ибо всего в каких-нибудь двадцати-тридцати сантиметрах от него пружинисто покачивались груди-дыни.
Девица резким движением головы откинула свалившиеся на лоб волосы, посмотрела на Скокова. Заинтересованно посмотрела, изучающе, как доктор на впервые появившегося в его кабинете пациента.
— Екатерина Матвеевна.
— Бывшая учительница литературы, а ныне — девушка по вызову, — бесстрастно добавил Гриша.
— Почему бывшая? — возразила Екатерина Матвеевна. — Я и сегодня преподаю.
— Простите, что?
— Сексологию.
— А с литературой завязали?
— Маленькая забастовочка: зарплату четвертый месяц не выдают.
— Пика, — сказал Гриша. Они играли в преферанс с болваном.
— Трефа.
— Здесь.
— Бубна.
— Знаете, на что мы играем? — спросил Гриша Скокова.
— Понятия не имею.
— Я хочу, чтобы она преподавала не сексологию, а литературу.
— Врет он все, — улыбнулась Екатерина Матвеевна. — Просто ему понравилось спать со мной. Семь пик!
— Здесь.
— Играй.
Гриша открыл прикуп… Семерка и туз. Масть — пиковая.
— Девять пик.
— Деньги к деньгам идут, — вздохнула Екатерина Матвеевна. — Закрылся?
— И тебя, дочка, закрыл. — Гриша взял ручку, быстро произвел подсчет и торжественно объявил: — Катенька, ты проиграла мне тысячу и одну ночь! А тысяча и одна ночь — это почти три года. Так что, три года ты не имеешь права мне изменять.
