– И вы тут справляетесь? – спросила Пэт. Она старалась не придавать слову «справляетесь» особого смыслового ударения.

– Работаю то тут, то в супермаркете, то в галереях, денег хватает, – сказала женщина. – Но теперь я просыпаюсь и думаю: «Класс! Вторник!»

* * *

Галерея «Лю Карн» располагалась в ветхом здании в самом конце улицы. Раньше там будто была мастерская – окна высокие, стеклянный потолок. Металлические рамы чуть-чуть заржавели, а вид из них открывался на «спины» соседних домов и мусорные контейнеры. Скорее всего, в погожие дни света там было очень много.

Дверь открыл мужчина лет тридцати – кожа сгоревшая, красная (запачканная краской) и глаза самого голубого цвета. Ими он уверенно оценил Тельму. Она присела на высокий стул (тоже заляпанный краской; Тельма подумала, грубо ли будет накрыть его платочком). Она осмотрелась. Удушающе пахло акриловой краской. Но яркие пятна и стопки холстов скорее радовали глаз, чем создавали беспорядок.

– Тельма, – сказал он. – Кофе или чай?

Тельма выбрала кофе, хоть и не особо хотела. Просто кружка в руках помогла бы задержаться подольше, если что-то пойдет не так. Глаза бегали по вездесущим холстам. Тельма с легкостью определила, что они принадлежат руке того же художника, что и морской пейзаж, висящий в кабинете Кейли Бриттен. Руке Лю Карна.

Лю Карн вернулся с кружкой. Тельма взяла у него заляпанную кружку с пиндимским музеем шахтерского дела. Он не сводил с гостьи глаз.

– Итак, Тельма из Тирска, – сказал он.

– Спасибо, что согласились на встречу, – поблагодарила Тельма. – Я бы не стала навязываться, если бы от этого не зависело благополучие многих людей. У нас в городе происходит много грустного и обидного на фоне дикой несправедливости.

– Как интересно. – Его лицо совершенно ничего не выражало.

Тельма залезла в сумку, достала телефон и показала ему фотографию Кейли Бриттен – загорелой и в Дубае.

Лю Карн долго на нее смотрел, все еще не выдавая ни одной эмоции.

– Карен Макалистер, – в конце концов сказал он.

Один из плюсов преклонного возраста – люди никогда не подозревают, что у тебя есть скрытые мотивы, помимо самых очевидных. Лю Карн ни разу не подумал, что Тельма не была той, кем назвалась, – дамой из Тирска, которая хочет восстановить справедливость.

Но сказал он все равно:

– Вы же никому это не передадите? Не хочу, чтобы эта история оказалась в социальных сетях или еще где.

Тельма серьезно кивнула:

– Даю вам слово.

– Вы все равно, наверное, найдете это в газетах.

Тельма снова кивнула, вспоминая целую стопку распечаток газет с сальными заголовками в своей сумке. «Учительница превышает полномочия с учеником» – ярче всего запомнилось ей.

– У нас здесь все с ума посходили, сами можете представить, – сказал Лю Карн, прихлебывая чай. – И я не могу их винить. Если бы такое с моим ребенком случилось, я бы тоже рвал и метал.

– Но ее не признали виновной? – сказала Тельма. Она вспомнила фотографию сутулой женщины со скрытым лицом, выходящей из здания мирового суда Труро.

– Нет, – ответил Лю Карн. Вдруг его спокойное лицо расплылось в широкой улыбке. – Знаете, Тельма, поначалу ничего не предвещало беды – Он выглянул из окна, но видел не мусорки, а события семнадцатилетней давности, улыбка медленно сошла с лица. Тельма смотрела на него и понимала, что в «Саусвестерн зеральд» в свое время писали правду: Вскружил голову учительнице.

Он прошел через всю комнату к шкафчику, на котором разрастались целые джунгли из кистей и шпателей.

– Она говорила, что восхищается мной, – продолжил Лю Карн. – Так, наверное, все говорят, но я ей верил. Только я не ответил ей взаимностью.

Он взял в руки папку и вернулся на свое место.

– Вы должны понимать, какое тогда было отношение к учителям. Может, оно до сих пор и не изменилось. Ты приходишь в школу и думаешь, что учителя знают все ответы. Даже на вопросы, которые ты еще не сформулировал. А в нашей школе оказалось, что ничего учителя сами не знают и нас научат только сидеть на льготах или в отеле работать.

Лю Карн разложил по столу рисунки из папки – скетчи углем и шариковой ручкой, талантливые, но немного наивные: мужчины в доспехах, дорожки слез на мрачных лицах, рука, цепляющаяся за колючую проволоку.

– Я тогда уже рисовал, – сказал он. – Она что-то в них разглядела.

– Она рисование преподавала?

Лю Карн рассмеялся.

– Не-ет, – сказал он. – Наша учительница искусств рисовала руины каменных церквей и весь урок потом жаловалась на галереи, которые ими не интересуются. Нет, Карен преподавала уроки религии, – улыбнулся Лю Карн и сложил скетчи обратно в папку. – Она была такая скромница. Высоконравственная. Мы жутко над ней издевались. Те еще уроды. Однажды кто-то подкинул ей в сумку презервативы. И это был даже не первый раз. Я что-то забыл в классе, вернулся, а она сидела за столом и плакала. Так все и началось.

Судя по глазам, Лю Карн снова утонул в прошлом. Кажется, задумался, а потом достал еще один скетч. Это было изображение женщины с эльфийскими ушками. Она сидела в заросшей плющом беседке. Словно сцена из сказки. Женщина была полуобнаженная, Тельма к своему смущению заметила ее большие соски. Даже с короткими волосами, ушками (и сосками) она легко узнала Кейли Бриттен. Карен Макалистер.

– Я осознаю, что это было неправильно. Но в семнадцать лет не всегда можешь все понять. – Ностальгирующая улыбка исчезла с лица. – Когда тайное стало явным, все сопереживали мне. Организовали встречи с психологом в Пензансе, платили за такси. Карен выставили к позорному столбу и осуждали. Спасибо, что без колодок. Тогда только начинался век соцсетей, а то скандал был бы громче. – Лю Карн поднял на Тельму глаза. – Вы это хотели услышать?

Она кивнула.

– Вы очень помогли, – сказала Тельма.

– Как у Карен сейчас дела? – спросил он. – Она уже не Макалистер, да?

Тельма не стала говорить, что она уже даже не Карен, а просто кивнула.

Лю Карн улыбнулся.

– Я рад. А эта история, из-за которой вы приехали… Она вовлечена в нее?

– Могу рассказать все, если хотите, – сказала Тельма.

Он долго смотрел на папку в руках.

– Нет, – в конце концов сказал Лю Карн. – Нет.

Уже в двери он продолжил:

– Если вы ее увидите… – и замолчал.

Тельма остановилась.