Однако Ника не сообщила Голиченко кое-что еще и теперь сомневалась, что поступила правильно.

— Как думаешь, стоило сказать следователю о записке?

Кирилл уже вернулся за стол и поставил рядом тарелку с бутербродом. На поджаренном тосте красовались кусочки ветчины и помидора.

— Уверен, Голиченко в состоянии это выяснить. Возможно, уже выяснил. Тем более ты ничего толком не знаешь, мало ли что Власенко наплел, зачем передавать следователю его слова? Ты и без того уже выступила посредником. Пусть теперь сам рассказывает все, что знает.

Ника отпила кофе и подвинула поближе вазочку с печеньем.

— Папа бы с тобой не согласился.

— Не сомневаюсь, у него особое отношение к следователям и полицейским.

— Есть такое. Если бы я сказала, что пойду к Голиченко, он бы связал меня по рукам и ногам, потому что стоит войти в кабинет следователя, как убийство тут же повесят на тебя.

Кирилл усмехнулся.

— Профдеформация.

— У папы? Однозначно.

Он и в самом деле слишком часто сталкивался с несправедливостью, а потому повсюду искал подтасовки и ложь. Полицейские у него четко ассоциировались с некомпетентностью, а следователям он доверял примерно как надписям на заборе. Однако именно из-за его отношения к «засадительной системе левосудия» (папа называл ее так и никак иначе) Ника решила перестраховаться и не сказала Голиченко о записке.

В этой истории все было запутанно дальше некуда: одно цеплялось за другое и выворачивало наизнанку третье. Подставкин много пил, против него шел судебный процесс, а юристы больницы, вместо того чтобы поддержать своего сотрудника, наоборот, старались переложить вину за смерть пациента на него. Подставкин не выдержал и однажды, напившись до чертиков, полез в петлю. К счастью, его вовремя обнаружили и спасли.

Сергей рассказал, что помчался в кабинет друга, как только узнал о случившемся. Подставкина уже увезли, а на столе лежала записка, в которой хирург прощался с семьей и признавался жене в измене. Сергей забрал записку, потому как понимал, что будет, если Подставкина ее прочитает.

«Когда Максима выписали, — рассказывал он, — я вернул записку ему. Видимо, все это время она хранилась у него. Но четыре месяца спустя ее кто-то нашел, отравил Максима и обставил все как самоубийство. Я не хочу в это верить, но лишь одного человека написанное там могло так сильно разозлить».

Жену хирурга. Если прибавить к этому ее ложное алиби, картинка получалась настораживающей. Может, все-таки стоило рассказать Голиченко о том, что Сергей забрал ту записку? Но этим Ника могла усилить подозрения против самого Сергея: раз забрал записку, то вполне мог и сохранить, чтобы в нужный момент подбросить. С другой стороны, сведения о записке указывали на возможную причастность Подставкиной. С третьей стороны, прав Кирилл: следователь сам в состоянии это выяснить. Ника, по сути, ничего не знала…

— Ну, ты чего? — голос Кирилла вывел ее из раздумий. — Хватит переживать. В конце концов, ты добилась главного: расследование продолжат и все как следует проверят.

— Да, ты прав. Просто сложно переключиться на что-то другое.

— Давай я тебе помогу. Хочешь хорошую новость?

— Очень хочу.

— Ромику выдали красный пропуск!

— Да ладно? — Новость была не просто хорошей. Замечательной! — Значит, и тебе скоро выдадут!

— Надеюсь. Оказывается, пропуск Ромика уже неделю как пришел и все это время пылился в почте. А мой, похоже, застрял где-то в электронной пробке.

— Что за лажа…

— Не то слово. Но уже хоть какой-то прогресс.

Ника печально улыбнулась. Как же надоела эта бесконечная бумажная волокита! Интересно, что случится быстрее: закончится карантин или Кириллу выдадут наконец заветную бумажку? Они с Ромиком подавали заявление одновременно — почему Ромику пропуск выдали, а Кириллу нет?

— Бесит все это, — пробурчала Ника. — Никогда ничего по-человечески не работает.

— А меня больше всего бесит, что я уже месяц не могу тебя обнять! — Ника тяжело вздохнула, ей тоже очень хотелось прижаться к Кириллу. Они были так близко и одновременно непреодолимо далеко. Кирилл жил в пяти минутах езды от центра Краснодара, но территориально его поселок относился к Адыгее. Для пересечения границы региона требовался особый красный пропуск, именно его вот уже месяц ждал Кирилл.

Он подал заявку почти сразу после объявления пандемии. Тогда в крошечное помещение набилась толпа из желающих оформить заветную бумажку.

В толпе Кирилл встретил Ромика, бывшего начальника Ники. Он тоже решил оформить пропуск, чтобы без проблем ездить на дачу. После того случая Ромик и заболел. Хорошо хоть успел вернуться в Краснодар, иначе загремел бы в поселковую больницу. До сих пор лежал в красной зоне в тяжелом состоянии: двусторонняя пневмония, курс антибиотиков, потеря обоняния и вкуса — полный набор.

А Кириллу хоть бы хны! Он даже тест на антитела сделал, думал, может, переболел бессимптомно. Но нет, никаких признаков ковида. И как после этого верить в его высокую контагиозность, о которой твердят со всех экранов? С другой стороны, не верить в опасность вируса тоже нельзя, пример Ромика это подтверждал наглядно: молодой парень, а едва откачали.

— Теперь у Ромика пропуск есть, но воспользоваться им он не может, а у меня пропуска нет, и хоть вой от тоски.

— Может, это ему компенсация? Вселенская справедливость: не повезло с ковидом, но улыбнулось с пропуском.

— Ну ее в баню, такую справедливость. Я, конечно, соскучился люто, даже не предполагал, что вообще можно так по кому-то скучать. Теперь вою не только по ночам, но и целыми днями. Герка уже не реагирует, смирилась с тем, что хозяин окончательно сбрендил. Но, с другой стороны, менять пропуск на здоровье — идея так себе. Боюсь, в состоянии полуживого овоща не смогу тебя толком обнять, а я, между прочим, планирую при первой же возможности задушить тебя в объятиях.

В подтверждение сказанного Кирилл обхватил себя руками и прищурился, как довольный кот. Дурачиться и скучать — единственное, что оставалось. Ника знала, что стоит им встретиться — уже никакая пандемия никогда не сможет их разлучить. Когда этот апокалипсис закончится, они каждую минуту будут проводить вместе.

Кирилл вдруг нахмурился, что-то смахивая с экрана телефона.

— Звонит кто-то? — догадалась Ника.

— Ага, я потом перезвоню. Давай лучше подумаем над… — он снова смахнул уведомление с экрана, — над слоганом для туалетной бумаги.

— Кто там к