– Через десять минут, – сказал Джозеф, – явятся люди с кладбища. Нелегко будет нести покойницу вниз на кушетке.

– А почему ее не положили в гроб, как поступают с другими? – спросила горничная.

– Потому что этот полоумный, которого она привезла из Лондона, раскомандовался в доме, – ответил с раздражением Джозеф. – Если б я завалился в дом таким пьяным, каким он был вчера, то меня наутро уже бы здесь не было. Прогнали бы поганой метлой, не раздумывая. А если б у меня хватило ума вопить во весь голос: «Она не умерла, не смейте класть ее в гроб», меня тут же упрятали б в сумасшедший дом. Вот что меня бы ожидало. А вот мистеру Джеку все сходит с рук. Мистер Келлер только попросил его угомониться и снова впал в уныние. Доктор увел его в соседнюю комнату и там с ним говорил. А вернувшись, сказал, что не возражает против просьбы Джека.

– Ты хочешь сказать, – воскликнула кухарка, – что доктор не считает ее мертвой?

– Нет, конечно. Доктор первый объявил о том, что она умерла, – просто пошел на поводу у Джека. Он попросил у меня рулетку и измерил кушетку в ее спальне. «Она не длиннее гроба, – сказал доктор, – так что у меня нет возражений. Пусть тело лежит на ней до похорон». Это его точные слова, а когда сиделка запротестовала, как вы думаете, что он ей ответил? «Придержите язык! Кушетка приятнее, чем гроб».

– Какое кощунство! – воскликнула кухарка.

– На кушетке, в гробу – она всюду красавица, бедняжка. В своем черном бархатном платье с цветами в нежных руках. Кстати, кто принес цветы? Мадам Фонтен? – спросила горничная.

– Как же! Наш полоумный отказался от еды и отправился за цветами. Никому не разрешил к ним прикасаться – так сиделка сказала, и сам вложил цветы ей в руки. А кто-нибудь видел мадам экономку? Она спускалась к столу, Джозеф?

– Нет, – сказал Джозеф. – И, поверьте, есть какая-то серьезная причина, по какой она все время находится в своей комнате, прикидываясь больной.

– А что ж это за причина такая?

– Судите сами, – ответил Джозеф. – Говорил я, что случилось вчера вечером перед тем, как Джека притащил на себе брат сиделки? Мне позвонили. В гостиной я увидел мистера Фрица, очень взволнованного, он поддерживал Мину, которая, казалось, вот-вот грохнется в обморок. Он потребовал вина, и я расслышал кое-что из того, что он рассказывал отцу. Мадам Фонтен по непонятной причине вышла из дома, когда уже стемнело, и было холодно. С собой она прихватила дочь. Их встретил мистер Фриц и настоял на том, чтобы Мина вернулась домой. Мать никак не отозвалась на его слова и продолжила прогулку одна. И как вы думаете, чем она объяснила такое свое поведение? У нее расстроились нервы! Мистер Фриц считает, что у нее неладно с головой. И через час, когда она вернулась, я убедился в том, что мистер Фриц был прав.

– Расскажи нам, Джозеф! Что она сделала?

– Хорошо, расскажу. Это произошло после того, как я уложил спать сумасшедшего Джека. Услышав звонок, я стал спускаться по лестнице с бутылкой в руке. Кажется, кто-то из вас видел, как брат сиделки передал ее мне. Как она оказалась у него и нашего полоумного, ума ни приложу.

– Бутылка похожа на ту, в которой хранилось лекарство, спасшее мистера Келлера, – сказала кухарка.

– Да, она самая. И скажу больше, она была пустая и пахла не лекарством, а вином. Так вот. Я открыл входную дверь, держа ее в руке. Увидев бутылку, мадам Экономка мгновенно вырвала ее из моих рук. Клянусь честью, она посмотрела на меня так, будто решила зарезать. «Негодяй! – воскликнула она. (Помилуйте, разве так говорят с порядочным слугой?) – Негодяй! Где ты ее достал?» Я ей низко поклонился и сказал: «Вежливость ничего не стоит, зато много приносит». Неплохо – да? Я рассказал ей в точности, что видел и что сказал Шварц. И под конец выдал еще один перл, сказав: «В следующий раз, если мне на глаза попадет ваша вещь, пусть сама о себе позаботится». Не знаю, слышала меня мадам Экономка или нет – в тот момент она как раз подняла бутылку к свету. Увидев, что та пустая… не знаю, что творилось у нее в голове… ее затрясло, как в лихорадке, и она еще больше побледнела. Я подумал, что придется отнести ее на руках в комнату. Но эта женщина сделана из железа. Она сама поднялась по лестнице. Я дошел с ней до первой площадки – там ее ждал мистер Келлер. Наверное, хотел сообщить о смерти миссис Вагнер. Но я толком не знаю, о чем они говорили. По словам мистера Фрица, она с тех пор не покидала комнату, а мистер Келлер даже не справился о ее здоровье.

– Думаю, мистер Фриц ошибся, когда сказал, что она не выходила из комнаты, – возразила горничная. – Я слышала, как сегодня утром она перешептывалась с сумасшедшим Джеком. Как думаете, она поедет в морг вместе с мистером Келлером и доктором?

– Тсс, – предупредил Джозеф. – Слышу на улице скрип катафалка. – Подождите, – прошептал он, – пока я открою двери. Тогда увидите все собственными глазами.

Наверху в гостиной сидели Фриц и Мина. Мадам Фонтен не открывала дверь никому – даже собственной дочери. Фриц был против очередной попытки Мины достучаться до матери.

– Моя обязанность как будущего мужа – заботиться о вас, – сказал он. – В это тяжелое время мы должны держаться вместе.

Он обнял ее, она положила голову ему на плечо и робко заглянула в глаза.

– Ты не поедешь на кладбище? – спросила она.

– Я не оставлю тебя одну, Мина.

– Вчера ты рассердился, Фриц, встретив меня с мамой на улице. Не думай о ней плохо – она больна и не владеет собой. Прости ее, как это делаю я.

– Я сделаю все, что ты хочешь, дорогая! Поцелуй меня, Мина! Еще! Еще!

А наверху, в комнате покойной, мистер Келлер и доктор ожидали приезда катафалка.

Джек сидел рядом с кушеткой, на которой покоилась та, что пригрела его и пустила в свой дом. Время от времени он шептал про себя печальные и, казалось, лишенные смысла слова: «Нет… нет… госпожа не умерла. Еще не умерла!»

В дверь тихо постучали. Доктор открыл. На пороге стояла мадам Фонтен. Она отказалась войти и, стоя на пороге, проговорила тусклым,