Когда дверь открылась, у него над головой закачались и мелодично зазвенели длинные медные трубочки. Кот тотчас замер и уставился на вошедшего. Шерсть у зверя на загривке встала дыбом, показались маленькие острые клыки, из пасти вырвалось сердитое рычание.

– Кто же так гостей принимает, котище? Можно подумать, ты не рад новым клиентам!

При звуках голоса Валантена кот прянул в сторону и скрылся под комодом, а из глубины лавки вдруг донесся другой голос, тихий и дрожащий:

– Клиенты к нам в последнее время редко захаживают. Мефисто успел отвыкнуть от людей, а заодно и позабыть о хороших манерах.

Валантен почему-то был совершенно уверен, что в лавке никого нет, кроме кота, и потому испуганно вздрогнул, несмотря на вежливый тон и старческие интонации невидимого пока хозяина. Голос исходил из дальнего угла, где тени отказывались сдавать позиции призрачному свету лампы. Инспектор сделал несколько шагов вперед и различил тень, которая была чуть темнее других, – возможно, силуэт человека, сидящего в кресле.

– Чем могу помочь вам, почтенный месье? – прошелестела тень, оставшись неподвижной.

Глаза полицейского уже начали привыкать к полумраку, и он разглядел наконец жалкого тщедушного старика. Волосы у него были редкие, то ли седые, то ли соломенные, а немощное, по всей видимости, тело закутано в плед.

– Простите за неожиданное вторжение, – сказал Валантен. – И за то, что, возможно, мой вопрос покажется вам неуместным, но я ищу одного человека…

Дряхлый торговец откинул плед, кое-как поднялся на ноги и зашаркал к старинному прилавку эбенового дерева – там на великолепной подставке из кованого железа лежала толстая раскрытая книга. Старик взял второй кенкет с этажерки позади прилавка и, тщательно подкрутив фитиль, зажег его. Теперь, при свете двух ламп, его лицо казалось сморщенным, как помятый лист пергамента. Тонкие, почти незаметные губы изогнулись в улыбке – словно кто-то рассек его лицо невидимым лезвием кинжала.

– Не извиняйтесь, инспектор Верн. Мы с Мефисто ждали вашего визита.

Валантен вздрогнул. С тех пор как некоторое время назад он впервые заглянул через витрину в это сумрачное и вместе с тем живописное средоточие хаоса, все здесь ему казалось странным. Зловещая аура, исходившая от нагромождения разных вещей, нездоровое освещение, горящие зеленым огнем зрачки Мефисто, необычный торговец, который, казалось, обитает в этом хаосе испокон веков и притом как бы пребывает вне времени. А теперь эфемерное, не от мира сего создание вдруг обратилось к нему по фамилии!

– Мы знакомы? – нахмурился полицейский.

Старик издал трескучий смешок:

– Боюсь, не имел чести видеть почтенного господина инспектора среди моей скромной клиентуры. Однако мне вас весьма подробно описали, и нынче я сразу понял, что усталые глаза меня не подвели. Бывают, знаете ли, настолько своеобычные и примечательные лица, что их невозможно спутать с другими.

– Кто с вами говорил обо мне?

– Э-э… тот самый господин, который сделал заказ на ваше имя. Он заплатил вперед сполна и заверил меня, что на днях вы зайдете лично.

– Заказ? На мое имя?

Лавочник нацепил очки с толстыми, как бутылочные донышки, стеклами, склонился над открытой книгой и повел указательным пальцем по строчкам, отыскивая нужную.

– Так-так, посмотрим, это где-то здесь… Конечно, здесь, иначе и быть не может, я все записываю, а в конце каждого месяца мы с Мефисто проводим инвентаризацию…

Валантен начинал испытывать раздражение. Что за комедию ломает этот старый чудак? Достаточно было взглянуть на царивший вокруг беспорядок и на толстый слой пыли, покрывающей все товары, чтобы понять, что в это зловещее заведение давным-давно не заглядывал ни один клиент. Тем не менее лавочник знал его имя и выполнил для него какой-то заказ. Сейчас это было главное, и результат стоил терпеливого ожидания.

Наконец старик нашел то, что искал. Крючковатый палец с раздутыми подагрой суставами долго кружил хищной птицей над страницами, но все-таки спикировал на нужную строчку. Лавочник по-детски вскрикнул от радости и, развернувшись, достал из шкафа со множеством ящичков маленький сверток.

– Вещица, конечно, небольшая, но работа высочайшего качества. Вырезана вручную из иудейского кедра. Не сгниет, не испортится – даем гарантию. В наши дни такого уже не делают.

Валантен схватил картонную коробочку, перевязанную лентой, нетерпеливо сорвал бантик и снял крышку. На атласной подложке покоился крестик из светлой древесины, в точности такой, какие Викарий заставлял носить своих маленьких жертв.

Инспектор мучительно сглотнул.

– Как выглядел человек, который велел вам передать это мне, и когда он заходил в лавку?

– Погодите-ка… сегодня у нас вторник. Стало быть, позавчера он заходил. Это был священник с лицом пророка-духовидца. Глаза у него необычные – глубоко посаженные и будто бы горят внутренним огнем.

Викарий! Валантен готов был отдать руку на отсечение, что это он.

– Значит, вы работаете по воскресеньям? – недоверчиво спросил молодой человек.

– Ваше благородие! – слащаво заулыбался старик и обвел руками свой ассортимент, будто призывая посетителя узреть очевидное. – Воскресенье – день Божий. Как же это мы не будем работать?

– А того человека, который сделал заказ, вы уже видели раньше?

– Память у меня теперь не так крепка, как в прежние времена, однако могу с уверенностью утверждать, что не видел. Как я уже говорил, бывают такие лица, которые не забываются.

Озадаченный Валантен кивнул. И что это все означало? Зачем Викарию понадобилось привести его в столь необычное место?

Решив, что здесь он уже больше ничего не выяснит, инспектор собирался распрощаться с владельцем церковной лавки, но тот вдруг хлопнул себя по лбу с воплем обезумевшей мыши:

– О горе мне! Еще немного, и забыл бы напрочь. Верно я вам пожаловался, память у меня нынче никуда не годится! К этому крестику-то послание ведь прилагалось. Ну-ка, ну-ка, куда же я его задевал?.. Ах, да здесь же оно, нарочно сюда положил, чтоб не забыть… – Старик захлопнул толстую книгу на подставке и снова открыл ее, но только верхнюю крышку переплета – под ним на безупречно чистом форзаце лежал лист бумаги, сложенный вчетверо и запечатанный черным воском.

Валантен взял письмо не без некоторого опасения, сразу вскрыл печать и развернул. Почерк был тот же – мелкий, извилистый, как след змеи на песке.

Дорогое мое дитя,

до чего же отрадно знать, что, сбежав от меня когда-то, теперь ты горишь желанием снова со мной повидаться! Ты, при твоем-то уме и восприимчивости, должен по достоинству оценить всю пикантность ситуации и задуматься о неизменной иронии судьбы. Но будь спокоен: день, когда мы снова обретем друг друга, не