С утра ледяной покров на реке был прозрачным и толстым, но после обеда от теплого течения лед стал местами тонким и водянистым. Карин шла на лыжах метрах в пятидесяти позади Карла, идущего по льду пешком, – и видела, как его поглотила вода. Только что шел впереди нее – и вот уже не осталось и следа.

Пустой лед. Журчание воды. Припекающее солнце.

Не думая о дьяволах и прочей нечисти, она рывком кинулась к полынье и через несколько секунд увидела его голову, торчащую из воды. Он что-то крикнул ей, она услышала только ужас в его голосе.

Ей удалось подойти довольно близко, но тут и под ней начал потрескивать лед. Тогда она скинула лыжи, растянулась на льду, толкая впереди себя лыжи и палки к полынье. Мальчик пошарил рукой вдоль края полыньи, ухватился за кончик лыжи и дернул на себя. Лыжа чуть не упала в полынью. Карин потянуло вниз, хотя она лежала на лыже всем своим весом.

– Давай еще раз! – крикнула она. – Держись, попробуй выбраться на лед.

Мальчик завыл от холода и страха, кажется, не понимая, что она говорит.

Тогда Карин схватила одну палку, подползла к краю полыньи, посмотрела мальчику в глаза и сказала:

– Держи мою руку.

Глаза у него были огромные, как блюдца. Он схватил ее протянутую руку. Свободной рукой Карин воткнула палку в лед, положила его руку сверху.

– Подтягивайся, – велела она.

Палка вошла неглубоко, но, по крайней мере, не давала ему соскальзывать обратно. Мальчику удалось положить на лед локти, потом подтянуться на них, перевалиться через край и откатиться от полыньи. Лежа на льду, он пыхтел и задыхался, дрожа как осиновый лист. Она замотала его в свой шарф, надела на него свою шапку и варежки.

– Вставай на мои лыжи, – сказала она, помогая ему подняться. С его одежды ручьем текла ледяная вода.

Карин встала позади него, обхватив его за талию обеими руками.

– А теперь пошли. Левой-правой. Левой-правой.

Он не решался сойти с ее лыж, хотя под ними уже был прочный лед.

Левой-правой, левой-правой.

Она позаботилась о том, чтобы он добрался до своей стороны залива. С этого дня она знала, что Лонгстрёмы вовсе не дьяволы, потому что дьявол не плачет, и не тонет, и не возвращает потом взятую на время чужую одежду.

В то лето, когда Карин исполнилось десять лет, шведские военные провели за горой Стормбергет симуляцию ядерного взрыва, взорвав заряд нитролита с 36 тоннами бонила. Взрыв произвели возле деревни Науста. Карин стояла на берегу реки, наблюдая, как над горным хребтом поднимается гриб.

Это было хорошо организованное испытание. Вокруг на разных расстояниях от взрыва поставили самолеты и танки с целью проверить действие взрывной волны. Внутри сидели кролики. У половины животных разорвало легкие. На следующее лето испытания повторили, хотя заряд на этот раз был больше – 50 тонн бонила. В тот раз Карин была больна корью и не видела облака, но тетушка Агнес сказала, что на этот раз оно скорее даже поменьше.

Сказано это было не для утешения, скорее с разочарованием.

Карин запомнила эту реакцию, слова тетушки успокоили ее.

Приятно было осознавать, что тетушка Агнес словно высечена из камня.

Она из тех, кто непоколебим перед лицом неприятной правды и страшных тайн.

Стентрэск, лето 2021 года

Похороны Карин были назначены на 2 июля. День выдался ясный и холодный, с Баренцева моря дули ледяные ветры. Пастор Херманссон, который на самом деле уже ушел на пенсию, провел обряд в церкви Стентрэска. Он сам явно тяжело воспринял смерть Карин. Она пела в церковном хоре, он знал ее сорок лет.

Церемония прошла просто. Они спели несколько подобающих случаю псалмов. Викинг закрыл глаза, сжимая руку Алисы. Почувствовал, как слезы стекают по лицу и по шее за воротник.

Свободы мы хотим, чтоб сохранить себя,

Свободы той, что движет созиданье,

Что есть не пустота, но почва для мечты,

Земля, где все цветы пускают корни…

Пока под высоким потолком звучали звуки псалма, он погрузился в воспоминания. Белое платье в синий горошек – его самое первое воспоминание о ней, это было в его день рождения, ему исполнилось два – сколько же лет было ей?

Но всё же стены высятся меж нами,

Решётки прутья разделяют нас,

Тюрьма наша построена из страха.

Оковами нам служит наше Я.

Какая тюрьма была у Карин?

В шестнадцать лет она вышла замуж за Густава, своего кузена, который был на двадцать один год старше. Сам Викинг уже родился, его крестили одновременно с венчанием.

Суди нас, Господи, пошли свою нам милость,

В твоём прощении свободу мы найдём [2].

Какая свобода у нее была?

Какая-то наверняка была. Она окончила университет, начала работать в социальной службе в муниципалитете Стентрэска и со временем стала заместителем начальника отдела социальной защиты. Сыновей она любила безгранично, никогда не проявляла ни малейшей горечи. Это уже само по себе что-то говорит о ее жизни…

Алиса толкнула его в бок, кивнула на микрофон, стоящий перед гробом.

Ожидалось, что он что-то скажет.

Она протянула ему платок, он вытер слезы, откашлялся и подошел к штативу с микрофоном. Оглядел собравшихся. Их было немного. На приглашение похоронного бюро откликнулось человек тридцать. Ограничения, связанные с ковидом, уже частично сократились, но многие пожилые люди по-прежнему осторожничали. В задних рядах он заметил несколько коллег мамы по работе, увидел, как неудержимо рыдает Элин на плече у Шамари. Роланд Ларссон, который в течение нескольких месяцев после развода снимал у Карин комнату, сидел и смотрел на свои руки.

Боже правый, как же он справится с этой задачей?

Викинг сделал глубокий вдох.

– Я имел счастье видеть рядом свою маму Карин в течение шестидесяти лет, – сказал он и заплакал.

Да что ж такое, возьми себя в руки, мужик!

Он откашлялся, высморкался в Алисин платок. На самом деле он набросал несколько строк на бумажке, но теперь не знал, в каком кармане искать.

– У нее самой никогда не было мамы, – проговорил он. – Ее мама умерла, когда Карин не исполнилось еще и двух лет. Ее воспитала Агнес, и со мной она тоже сидела, когда я был маленьким. Что бы ни говорили о моей бабушке, но характер у нее