Мама притянула меня к себе, скрестив руки на моей груди.

– От вас пока ничего не требуется. Когда за дело возьмутся органы опеки, оно перейдет под юрисдикцию штата. Ее допросят. Как только она заговорит, разумеется.

Папа потер плечи, как будто его внезапно продуло на сквозняке.

– Мы поедем в больницу. Я в некотором роде чувствую за нее ответственность.

По дороге в больницу мама все время поглядывала на папу, но тот ни разу не повернул головы. Его руки твердо лежали на руле.

– Патрик, девочке окажут помощь. Нам не обязательно вмешиваться, – холодно сказала мама.

– У нее никого нет.

– Ты слышал шерифа. Ею займется штат.

– И что дальше? – спросил папа, по-прежнему не поворачивая головы.

Мони похлопала меня по руке и с тяжелым вздохом уставилась в окно.

– Ей найдут дом, – ответила мама.

– Стелла, ты хоть представляешь, что такое детский дом?

– Существует много замечательных детских домов.

– У нас есть шанс сделать доброе дело. Дать ей надежный дом. Она пришла к нам, Стелла. Она пришла к нашему дому.

Мама застонала.

– Доброе дело? Патрик, она не бездомный щенок. Речь идет о ребенке.

– Пожалуйста, не надо разговаривать со мной в таком тоне, – строго сказал он, глянув в зеркало заднего вида. Его темные глаза остановились на мне, словно он впервые заметил, что я тоже в машине.

Мама перевела взгляд с него на меня и улыбнулась, как улыбаются только родители, когда хотят отвлечь ребенка от того, во что его не следует посвящать.

– Айла, посмотрим, что есть в больничном кафетерии? Ты, наверное, умираешь с голоду.

Я пожала плечами.

А затем она сказала то, что говорят все матери:

– Тебе нужно поесть.

Позже, после того как меня уговорили съесть омлет и выпить немного апельсинового сока, мы с Мони пошли гулять вокруг больницы, пока шериф Ванденберг расспрашивал родителей.

– У мамы и папы неприятности? – спросила я.

– Неприятности? Почему? – Мони сложила неиспользованную салфетку и предусмотрительно сунула ее в карман.

– Потому что они вынуждены общаться с полицией.

– Они… сотрудничают. Содействуют полиции.

– А у меня будут неприятности?

– Почему? – вновь спросила Мони, тревожно сощурив глаза.

– Из-за того, что я пошла за ней. Убежала в лес.

Мони покачала головой, а затем сказала по-корейски:

– Не следовало тебе вот так выскакивать из дома и нестись сломя голову. Ты чуть не довела хальмони до сердечного приступа. Нам повезло, что никто не пострадал. Неприятности? Нет, детка, у тебя не будет неприятностей. Ты хорошо поступила, что привела нас к ней.

– Ты правда так думаешь?

– Да. Иначе как бы мы ее спасли?

Я остановилась.

– Значит, ты тоже хочешь, чтобы она жила с нами?

Мони со вздохом сжала губы.

– Я хочу, чтобы было как лучше нашей семье.

Девочку выписали из больницы в конце недели. Родители согласились взять ее в качестве временных опекунов. Папа поехал за ней, а мы с мамой и Мони остались, чтобы прибраться и упаковать вещи.

Я стояла в конце грунтовой дорожки, ведущей к дому. Многочисленные окна, обрамленные темными наличниками из окрашенного кедра, придавали коттеджу вид аквариума. Черная металлическая крыша покрывала оба этажа; к входной двери вели серо-белые каменные ступеньки. Я видела, как Мони на кухне протирает внутренние поверхности духовки. Мама на втором этаже снимала в моей комнате постельное белье для стирки.

Однако дом уже не был прежним.

Присутствие девочки изменило саму его сущность. Перекроило в нечто отдаленно знакомое – и в то же время разительно непохожее на то место, где мы жили раньше.

Это ощущение нельзя было измерить. Но мы безошибочно его угадывали.

История о девочке попала в две местные газеты. Окружная «Нюьс геральд» поместила ее на первую полосу, цитируя шерифа Ванденберга и даже папу. Прочитав статью за завтраком, папа свернул газету и отложил в сторону. Позже мама выбросила ее в мусорное ведро.

«Дулут ньюс трибьюн» напечатала на третьей странице фотографию нашего коттеджа с более скромной заметкой. В ней говорилось о «девочке, найденной в лесу». Без имени.

В конце концов у нее появится имя.

И его узнают все.

Глава 6

Миннеаполис, 1980-е

Она больше не могла их игнорировать. Настойчивые, схваткообразные боли расходились по всему животу. Как будто внутрь загнали пылесос и тот всасывал и растягивал мышцы, пока наконец его не выключили, и она вновь обрела способность дышать.

Ничего общего с тем, о чем говорилось в книгах. Спазмы были нерегулярными.

– Лжецы, – пробормотала она и стиснула зубы, когда ее настигла новая волна боли.

Через неделю после того, как тест дал положительный результат, она сидела на полу книжного магазина и грызла соленые крекеры, чтобы избавиться от тошноты. В дальнем углу никого не было. Только наполовину пустая полка с книгами о беременности и воспитании детей да шорох прозрачной упаковки, в которую она запускала руку через каждые несколько страниц.

Вот, значит, кем она стала? Мамочкой, прячущейся по углам?

Сперва она хотела взять одну из книг, затем попросила отложить для нее несколько. Лучше сделать вид, будто собираешься что-то купить, чем просто уйти ни с чем.

– Ваше имя? – вежливо спросил продавец, занеся ручку над белым клочком бумаги.

Она посмотрела на свой живот, все еще плоский, затем на мужчину.

– Рен.

Имя слетело с языка, оставив саднящее чувство.

Она вышла из магазина прежде, чем клерк успел дописать имя.

Из-за боли ей было трудно сидеть. Она сжимала и разжимала кулаки, пока живот не расслабился. Ей следовало позвонить, когда все начнется, но она хотела, чтобы малышка подольше задержалась внутри, под ее защитой.

Когда врач сообщил, что будет девочка, Рен улыбнулась. Она гладила живот, ласково напевала и делала все, чего раньше ей бы и в голову не пришло. Проявления материнской любви. То, чего у нее никогда не было.

Она скользнула руками по нижней части округлости – чересчур большой для ее миниатюрной фигуры – и слегка приподняла, надеясь уменьшить давление. Громкий стон впервые сорвался с ее губ. Потемневшие от пота мокрые пряди липли к щекам и шее.

Ближайший телефон находился в сомалийском магазинчике в квартале от нее. Нужно добраться туда, пока не стало хуже.

Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас. Побудь со мной еще немного, малышка.

Она не представляла, что будет так тяжело.

Она не представляла, что окажется совсем одна.

Ей нужно еще немного времени. Хотя бы самую малость.