— Если он скажет правду, — пробормотал я.

— Ты начал сомневаться в своем подзащитном?

— Черт возьми, — раздраженно сказал я. — Я продолжаю считать, что Куперман невиновен, три убийства подряд — это ему просто не по силам. Но что получается? Брон жив и здоров, пока Куперман сидит за решеткой. И только Амнона выпускают, как тут же происходит третье убийство.

— Да, Нисан тоже, конечно, об этом думал, когда производил задержание.

— Где обнаружили машину Купермана?

— Она стояла на платной стоянке у Северного железнодорожного вокзала.

— Значит, Куперман, если он убийца, о чем-то договорился с Броном, тот подобрал Амнона по дороге в районе вокзала, и они поехали в сторону Неве-Эфраим.

— Брон ехал в Бейт-Эль, — вставил Сингер. — Там его ждали в редакции «Седьмого канала» к шести часам.

— Пусть так. По дороге Куперман вытаскивает у Брона из кобуры пистолет…

— Пистолет лежал в бардачке, достать его не составляло проблемы.

— Вот как? Убийца вытаскивает пистолет, стреляет водителю в висок с риском, что машина свалится с дороги, перевернется, мало ли что еще… А потом? Выходит под дождь и пешком идет в Тель-Авив?

— Почему пешком? Голосует на шоссе и возвращается на попутной машине. Или на такси. Сейчас полиция как раз и занимается тем, что ищет машину, которая могла бы подвезти убийцу.

— Бог ей в помощь. Надеюсь, когда водителя найдут, я узнаю об этом немедленно.

— Я дам тебе знать, — пообещал Сингер. — Но согласись, положению твоего клиента не позавидуешь. Под залог его теперь вряд ли выпустят.

— Тем более важно, чтобы ты нашел настоящего убийцу в течение тридцати шести часов.

— Почему тридцати шести? — возмутился Сингер. — Ты говорил о двух сутках…

— Из которых половина суток уже прошла, — возразил я. — И вообще, я не понимаю, почему ты здесь торчишь и пьешь колу, вместо того, чтобы собирать улики.

— Против кого?

— Меня по-прежнему интересуют Нудельман и Наве. По-моему, они единственные, кто мог совершить эти убийства. Если, конечно, принять во внимание слова Купермана о втором Роне Меллье — человеке в сером пиджаке.

— Хорошо, — сказал Сингер.

Глава шестая. ЧЕЛОВЕК В СЕРОМ ПИДЖАКЕ

Вечер после ухода детектива я посвятил приведению в порядок собственных мыслей. Перед Сингером я мог, конечно, изображать хоть самого Мейсона, но себе-то мог признаться, что никаких идей по поводу того, кто мог так ловко провернуть все эти убийства, у меня не было. Единственное, что было понятно, так это — почему убили Брона. Журналист докопался до информации, которая вывела бы следствие к настоящему преступнику. И тогда звонок Купермана Брону действительно становился уликой первостепенной важности. Положение Амнона было не просто сложным, оно с каждой минутой ухудшалось — достаточно было Нисану проследить по цепочке, с кем виделся и о чем говорил журналист в те часы, что Куперман просидел в тюрьме прежде, чем его выпустили пол залог, и следователь смог бы повторить один к одному выводы журналиста.

Или не мог? Поставлю себя на место преступника. Если кто-либо другой, кроме Брона, мог повторить его рассуждения, то имело ли смысл убивать журналиста? Брон узнает обо мне важную информацию, и я убираю свидетеля. Но ту же информацию может получить следователь, проследив за тем, что делал Брон. Значит…

Ничего это не значит. Если преступник убрал журналиста, значит, знал, в отличие от Нисана и от меня, что Брон совершил нечто, о чем никому, кроме убийцы, не было известно. Но, как бы то ни было, путь, которым шел Брон, нужно было повторить очень тщательно, и наверняка Нисан сейчас занимался именно этим. Не мне ему помогать, конечно, но информацию я хотел бы иметь. Тогда мне легче было бы определить собственный путь — я хотел выяснить, виделся ли Брон и разговаривал ли с кем-либо из этой пары — Нудельман и Наве. В конце концов, Брон тоже находился во дворе и мог видеть человека в сером на фоне окна за минуту до вопля Финкельштейна. Почему промолчал? Почему вообще молчат журналисты? Только в одном случае — когда хотят приберечь для себя важную информацию в надежде на сенсационное разоблачение.

Кстати, не потому ли Брон и к Шиндлеру ездил? Вообще говоря, это было сомнительно, причина могла быть и иной, Шиндлер не был в сером, Шиндлер находился в салоне и не выходил под дождь, да и ростом Шиндлер был невелик, явно ниже, допустим, Нудельмана — спутать этих людей невозможно, даже если видишь только серую фигуру на фоне яркого освещения салона.

Вот, кстати, еще одно обстоятельство. Расхаживая по двору, Брон, даже увидев силуэт неизвестного на фоне окна, не сумел бы разглядеть цвет костюма — это была бы всего лишь черная тень на ярком фоне. Цвет разглядел Куперман — потому только, что смотрел сбоку, незнакомец был освещен падавшим на него светом…

Хорошо. Буду действовать последовательно. Первое — были ли какие-то контакты у Брона с Нудельманом и Наве. И есть ли у этих господ алиби на период с трех до пяти часов. Второе — почему Брон ездил к Шиндлеру, какую хотел получить информацию. И третье, а по времени и важности, видимо, скорее, первое: почему Куперман звонил журналисту и что хотел сказать?

Я позвонил в КПЗ и спросил, как себя чувствует задержанный Куперман, сидящий в седьмой камере. И если он находится во вменяемом состоянии, не могу ли я поговорить с ним — достаточно пяти минут. Я понимаю, что до сна осталось мало времени, но я его адвокат и…

— Я вас прекрасно знаю, господин Барзель, — пробасил в трубку начальник смены Игаль Битон. — Но не могу взять на себя ответственность, обычно такие разрешения на посещения задержанных во внеурочное время дает только Кадури.

Ноэль Кадури уже седьмой год был директором этого увеселительного заведения. Мы были хорошо знакомы, и, если бы Кадури находился сейчас на работе, мне было бы, конечно, легче доказать ему абсолютную необходимость посещения клиента в десять вечера.

— Хорошо, — сказал я. — Я сейчас сам позвоню Ноэлю. Спасибо.

— Будьте здоровы, адвокат, — отозвался Битон.

Какая-то мысль, пришедшая в голову во время краткого разговора, тут же вылетела обратно, я помнил только, что мысль была важная, интересная, и касалась она… Нет, не вспомнилось. Возможно, если повторить действия… Вот я набираю номер (теперь это был, конечно, номер не тюрьмы, а сотового телефона Ноэля Кадури) … Вот я слышу знакомый голос (нет, не вспоминается, голос действительно был знакомым, в то время, как голос Битона я слышал сегодня впервые)…

— Я слышу, ты жуешь, — неодобрительно сказал я. — В десятом часу — вредно для здоровья.