– Тук-тук, – говорил Рейберн. – Кто там? – Джек. – Какой Джек? – Джек Кат. – На этих словах Рейберн внезапно распахнул дверь и широко улыбнулся. – Простите, я понимаю, что шутка глупая, и я даже не соблюдал все правила, просто я только что из паба, и мне показалось, она в тему.

Лицо Гэя побелело и пошло пятнами. Было видно, как дергается кадык.

Остальные не стали дожидаться, что скажет Рейберн, явно пребывавший в развеселом настроении, когда увидит Хэдли.

Дэн прошептал за спиной у Кента:

– Давай убираться отсюда.

И никого больше не прельщал аромат вареной баранины, который витал в коридоре верхнего этажа, поднимаясь через пролет задней лестницы. Мелитта с Франсин развернулись первыми. Все они уходили на цыпочках, словно воришки, – именно так и ощущал себя Кент.

И первым же препятствием на их пути к отступлению, перегородившим коридор, оказалась необъятная фигура доктора Фелла.

Глава шестнадцатая

Женщина на горке

– Я только что осматривал знаменитую «синюю комнату», – дружелюбно сообщил всем доктор Фелл. – И мне кажется, вы поступили мудро: вам бы точно не захотелось сейчас оказаться внизу, как и мне. Почему бы нам не присесть на минутку?

Он указал на открытую дверь кабинета, выходящего окнами на парадный вход, и направил их туда своей тростью, словно жезлом церемониймейстера. Кент, смутно понимая, что его каким-то образом обвели вокруг пальца, пошел следом, слегка озадаченный. Несколько секунд все молчали. Затем Мелитта Рипер, которая интуитивно направилась к газовому камину, развернулась и выразила общие ощущения, выпалив, пусть и не совсем уместно:

– Ну и ну!

– А-а, так вы никогда раньше не наблюдали, как Хэдли бросает в бой засадные полки? – поинтересовался доктор Фелл, устраивая свои подбородки на воротнике. – Да, и делает это все лучше. А всякий, кто сумеет прорвать оборону сэра Гайлса Гэя, заслуживает моего искреннего восхищения. Интересно, Хэдли действительно это сделал? Интересно, он это сделает?

Дэн глядел на доктора устало.

– Вы ведь слышали всё, верно?

– Да, действительно. И мне было так же любопытно, как и вам. Разумеется, я знал, какие козыри у Хэдли в рукаве, на самом деле я сам помогал их туда прятать, только я не знал, когда и каким образом он их предъявит. Хм-хм…

Он довольно улыбнулся.

– Так, значит, Гэй все-таки виновен? – спросил Дэн, который как будто был готов взорваться, но все же удержался в последний момент. – Никогда бы не подумал. Господи, я и не подозревал, даже в глубине души. И Дженни, с этим ее прошлым, по-видимому, выставила всех нас круглыми дураками. Но даже если он это сделал, с чего вдруг?

Доктор Фелл хранил молчание. Он присел на край банкетки у окна.

– Вам было бы легче, если бы вы знали, что он виновен? Так?

– Атмосфера бы разрядилась, – заявил Дэн, кинув на него быстрый взгляд. – Каждый раз, заворачивая за угол или открывая дверь, я ловлю себя на том, что мне хочется оглянуться. Вот только ответного удара ты нанести не можешь.

– Но виновен ли он? – негромко спросила Франсин. – Вы ведь так не считаете, верно?

Доктор обдумал ее слова.

– Понимаете ли, я просто хочу узнать больше. Поскольку я до крайности рассеянный человек, меня страшно привлекают самые незначительные мелочи, а между тем я упускаю из виду общую картину. Ха! – Он обхватил ладонями набалдашник своей трости. – Я поделюсь с вами впечатлением, какое вынес из недавнего маленького эпизода, – прибавил он выразительно. – Если допустить, что дела обстоят именно так, как кажется, Гэй отправляется в нокаут с каждым серьезным вопросом. Зато с каждым пустяковым вопросом он посылает в нокаут Хэдли. Против него можно выдвинуть обвинение в убийстве. Однако его никак нельзя обвинять в том, что он записной шутник. Это, видите ли, я как раз из тех людей, кто будет искренне смеяться при виде статуи, выкрашенной красной краской, и я в состоянии уловить в этом смысл.

– При чем здесь все это?

– Ну давайте объясню! Если в ящике, полном фотографий, действительно имелось изображение Гэя с миссис Кент или что-то иное, способное его выдать, зачем же дожидаться сегодняшнего утра, чтобы уничтожить улику? Почему бы не уничтожить ее потихоньку, вместо того чтобы радостно окроплять все красными чернилами, привлекая столько внимания? Сжечь все – дело одной минуты, и концы в воду. Гэй и сам указал на все эти моменты. И доводы были настолько весомыми, что Хэдли пришлось изворачиваться.

Затем остается вопрос по поводу той фотографии из парка развлечений. Хэдли был совершенно прав: тушь на обратной стороне высохла по меньшей мере неделю назад, а то и раньше. Если подойти с точки зрения психологии, то это зловещее предупреждение: «Еще один уйдет» – по своей природе сродни розыгрышу. Однако же вся суть подобных шуточек в незамедлительном воплощении, в возможности сполна насладиться их полновесным, отменным вкусом, пока у вас подходящее настроение. Я приведу вам пример. Предположим, я член палаты лордов. И вот в один прекрасный день я подремываю на заседании где-то на задней скамье, и меня осеняет, как здорово было бы нацарапать на клочке бумаги: «Зовите меня Лапочкой» или «Готовое платье 13 фунтов, 3 шиллинга, 6 пенсов» – и пришпилить эту бумажку к спине ничего не подозревающего пэра, который сидит впереди, чтобы затем наблюдать любопытный эффект, когда он выйдет с заседания.

Так вот, я решаю либо отказаться от своей идеи, либо (если я не робкого десятка) воплотить ее. И только одного я не делаю точно. Я не пишу свою записку и не кладу аккуратно в карман, приговаривая про себя: «Я пришпилю эту бумажку к спине чопорного старикана ровно через неделю, считая со следующего четверга, тогда будет самое время, а пока что я поношу ее с собой наготове, оберегая от всяческих невзгод». Да какого черта мне так поступать? Набросать несколько слов – секундное дело; может, потом я буду в другом настроении или придумаю фразу посмешнее, а таскать подобное в кармане совершенно бессмысленно, и может случиться конфуз, если бумажка выпадет, скажем, за обеденным столом.

Не думайте, что я несерьезен, поскольку выбрал подобный пример. В нашем случае задействован точно такой же принцип. Просто воплощение гораздо более жесткое. Если меня поймают, то в случае с чопорным старикашкой я рискую нарваться на неодобрительный взгляд или на удар в нос. Тот же, кто надписал фотографию и носит ее при себе, рискует оказаться на виселице. Так