Мурдал, мягкий и покладистый Мурдал! Он изменился в лице, услышав эти слова.

— Знаешь, жена, — проговорил он с трудом, словно заставляя себя говорить, потому что нелегко ему было перечить своему верному другу Зелихе, к советам которой всегда прислушивался, — знаешь… Если уж таких вещей не сможет понять Мовсар, вырву из сердца любовь свою и скажу: не нужен мне такой сын!

Зелиха испуганно умолкла.

Молча сидели теперь муж и жена у своего дома.

Незаметно подкрался сзади брат и сосед Мурдала — Сардал. Сегодня он был трезвый.

Смутилась Зелиха: впервые за долгую жизнь застал ее деверь сидящей рядом с мужем.

— Заходи, заходи! — засуетилась она.

Она побежала в погреб, принесла холодный арбуз, разрезала его и поставила на стол. Сняв обувь, Сардал уселся на тахту.

— Ну, как там дети твои? — вежливо спросил Мурдал, когда заметил, что брат насытился арбузом и настроение у него вроде бы стало немного лучше, чем когда он пришел.

— Дети как дети, — холодно ответил Сардал, и ноздри его нервно зашевелились.

Зелиха, видя раздраженность деверя, тихо вышла из комнаты. Сперва из кухни слышала она только, как хрустит под ножами братьев арбуз. И тот и другой молчали.

— Дали Хамиду новую машину? — спросил наконец Мурдал, делая еще одну попытку вызвать брата на разговор.

— Э! Такой дядюшка, как ты, должен сам о своем племяннике все знать. У кого сила? У вас, у комнистов[6], у таких, как ты. Зачем же спрашиваешь?

— Что с тобой, брат? — не выдержал Мурдал. — В последнее время стал ты нервный какой-то… Что ни скажешь, все тебе, как красное быку.

— Я про Хамида не знаю, — потупился Сардал.

— Не знаешь, так и скажи. Я-то ведь тоже в совхозе шоферов по машинам не распределяю. Этим другие занимаются.

Мурдал говорил просто и спокойно.

Но, может быть, именно это еще больше разозлило Сардала: ведь чувствовать превосходство брата, над которым он всю жизнь посмеивался, было ему не очень-то приятно.

— Не распределяешь, говоришь? — осклабился он. — А зачем же тогда своего Мовсара сунул в мастерскую? Кому он там нужен, э?

Сардал уставился на Мурдала, желая насладиться ударом, который нанес он брату этими словами.

— Ах, вот что тебе покоя не дает! — сказал Мурдал, всерьез рассердившись на брата за его злые слова.

— Что у нас — своих мало, зачем тянешь этого… без роду, без племени? — говорил между тем Сардал.

Мурдалу никак не хотелось обострять отношения с братом, но, услышав эти безжалостные слова, он взорвался.

— Жестокий ты человек! — в сердцах воскликнул он.

Но тут же мысленно обругал себя за невыдержанность, вскочил и, выбежав из комнаты, попросил жену подать на стол берам[7].

Зелиха знала, что он любит макать арбуз в соленую сыворотку. Она принесла берам, оторвавшись от чепилгашей[8], которые только что принялась начинять творогом, и сразу ушла.

Сардал почувствовал неловкость и задумался, подыскивая какие-нибудь слова, которые могли бы смягчить ожесточенность Мурдала, вызванную им, Сардалом.

Прошло несколько минут, пока наконец он произнес:

— Знаешь, Мурдал, если но правде говорить, то… дети мои не любят, когда ругают Мовсара…

— А за что его ругать? — взмахнул руками Мурдал. — В чем можно его упрекнуть? Растет, как чинара, никому не мешает, никого не трогает, парень скромный, толковый…

— Верно, брат, верно. Не придирался бы, если бы наш был, свой. Кровь, черт возьми, понимаешь?

— Кровь? Кто с нами живет, у того и кровь наша, понял? Был я во время гражданской войны в одном ауле. Чеченка одна тифом заболела. Умирает, и все. А у нее ребенок маленький. Что делать? Тогда наша сестра милосердия Шура Милашенкова говорит: «Я этого мальчишку к себе возьму, в Рязань». И забрала. Прошло лет двадцать. Ребенок взрослым стал. Идет как-то раз по базару, к нему чеченка подходит: «Ты мой сын». Тогда, в гражданскую, чеченка выжила и лишь сейчас разыскала сына. Взяла за руку: «Пойдем со мной, сынок. У родной матери лучше будет тебе, чем где-то…» Но сын сказал: «Ты родила меня, а есть другая женщина, она меня воспитала. Обе вы — мои матери. И вторую маму я, мать, не брошу». И у русской остался. Заплакала чеченка: «Никуда не пойду». Вот втроем и живут.

— Так, так, — улыбнулся Сардал, видя, что брат, рассказывая эту историю, немного успокоился. — Тебе все равно чеченку не понять. Да и русской небось не сладко всю жизнь чужого тянуть. Что ни говори, а приемный сын совсем не то, что собственный. Тебе это просто не понять: у тебя своих детей не было никогда. А могли бы быть, если бы духу набрался и бесплодную Зелиху вовремя выгнал бы и женился на другой.

— Замолчи! — Мурдал резко оборвал Сардала. Он никому не разрешал вмешиваться в свою личную жизнь.

Нелегко Сардалу было остановиться: взял уже разгон на солидную речь. Но он все же умолк, только задышал тяжело, с перебоями, словно споткнувшись на ухабе.

Зелиха, у которой был отличный слух, слышала обидные слова Сардала. Они не были для нее новостью. Соседи не раз передавали ей, что Сардал так говорит. Она отшучивалась. Теперь же убедилась, что это правда.

Разговор братьев не клеился.

Посидев некоторое время с опущенной головой, Сардал собрался уходить.

— Ты куда? Мои чепилгаши готовы! — как ни в чем не бывало сказала ему Зелиха, но он уловил в голосе ее недобрые нотки и, сославшись на какое-то дело, распрощался и отправился к себе.

Черные мысли одолевали Сардала: хотелось посеять раздор между Мурдалом и Мовсаром, поссорить их, захватить имущество брата и отдать его своим детям. Алчность затемнила его рассудок. «Шкура лучше совести, лучше, лучше!» — злорадно повторял он.

Немного поостыв, он подумал: «Ах, я дурак! Не надо было сразу так напирать на простодушного Мурдала. Схватишь слишком большой кусок — подавишься. Надо действовать осторожнее, хитрее. Играть на его братской любви, на чувствах. Подпустить слезу. И вот еще что. Не мешает поближе познакомиться с этим Мовсаром. Ну, ничего, все еще впереди».

Сгорбившись, вошел Сардал в свой дом, где все уже спали, и тьма поглотила его.

* * *

Мурдал сидел у окна, смотрел на снег, спокойно и безмятежно лежавший на ветвях деревьев и крышах домов, и думал, что вот так же спокойно и безмятежно у него на душе с тех пор, как появился в его доме Мовсар.

Казалось бы, и раньше жизнь Мурдала и Зелихи была хорошей, они не знали никаких потрясений и невзгод, недугов и неурядиц. Но