После выстрела
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Мурдал проснулся в хорошем настроении. Солнечные лучи били в окно.
Накануне вечером багровое зарево охватило небосклон — примета теплой погоды. Но может ли вейнах[1] полагаться на приметы?! Ведь сколько раз бывало: лето, жаркое лето, и — неожиданно — снег.
После обеда Мурдал снял со стены старое охотничье ружье, с которым воевал еще против белогвардейского подполковника Бичерахова, и вместе со своей верной гончей зашагал в сторону леса.
Он был уже не молод. Но талия его, перетянутая кавказским ремешком с серебряными украшениями, была тонка, а стройные ноги в ичигах[2] легко ступали и по высоким травам, и по острым камням.
Он вошел в лес, как в свой дом. Вокруг все родное — дикая груша, терновник и любимое дерево чеченца — дуб. Под ногами алым ковром стелилась брусника. Грибы. Их Мурдал как истинный чеченец не замечал: вейнахи грибов не едят.
Взобравшись на гору, старик увидел, как на ладони, всю долину и на ней — свой аул. Белоснежные облака окутывали остроконечные вершины, в предгорьях бродил туман, казавшийся под солнцем серебристым.
Дорога́ была Мурдалу каждая тропа, каждое дерево и поляна еще и потому, что именно по этим, как в песне поется, долинам и взгорьям ходил он со своим отрядом много лет назад — сражался за Советскую власть.
Он шел по лесным чащобам, время от времени укорачивая шаг. Волной нахлынули воспоминания.
Давно известно, что места, где ты побывал молодым, представляются едва ли не священными.
Именно здесь, на левом берегу быстроводного Аргуна, в памятном девятнадцатом году, партизаны Мурдала, воюя в составе Чеченской Красной Армии, отрезали Добровольческой армии Деникина путь в горы, где чеченцы и ингуши надежно укрывали раненых и больных тифом русских красноармейцев.
Здесь, в землянке лесника, вырытой под чинарою, был принят Мурдал в партию большевиков.
Вот она, опушка, вот пень, оставшийся от той чинары…
Вот небольшое углубление, заметное лишь глазу Мурдала, а землянки нет; и не чинара, а кизиловое дерево раскинуло теперь крону свою над ямой, поросшей травою.
Мурдал остановился у дуба, оперся на ружье, и встала перед ним та ночь, когда принимали его в партию.
…В землянке стоял светильник, сооруженный из снарядной гильзы. Фитиль чадил, прерывистое пламя выхватывало из темноты обветренные лица партизан и красных командиров.
Среди командиров был и Асланбек Шерипов, соратник Орджоникидзе, прозванный мюридом революции. Это ему принадлежали слова: «Мы вам докажем, как надо умирать за свободу! В нас вы не увидите мюридов газавата, по найдете мюридов революции».
Вспомнил Мурдал, как во время одного большого сражения Асланбек сам расставлял артиллерию, чтобы массированным огнем ударить по белым, и как затем чеченцы со всех сторон пошли в наступление. Белые, в страхе шарахнувшись от наступающих красных, сами того не ожидая, с ходу заняли хутора, расположенные совсем недалеко от того самого аула Гойты, где приютились больные и раненые красноармейцы. Еще один рывок, и белые оказались бы в Гойтах. Это грозило смертью сотням наших людей, неспособных к сопротивлению.
И вот тогда Асланбек подозвал Мурдала и отдал приказ вывезти раненых. На быстроногих скакунах вихрем ворвались смельчаки в расположение противника. Словно летающие дьяволы, спустились они с гор, круша и уничтожая белых. С равнины на соединение с ними уже мчались красные конники из Урус-Мартана. Пока кипел бой, партизаны благополучно вывезли больных и раненых из аула Гойты. В этой схватке Мурдал был ранен в левое плечо.
Так вот, перевязанный, и пришел он в землянку. И Асланбек назвал Мурдала одним из самых отважных джигитов. Старик до сих пор вспоминает эти слова.
Охваченный воспоминаниями, медленно отходит от старого дуба Мурдал.
Да, тогда, в молодости, и пристрастился он к охоте. Что за стрелок он был! Без промаха бил белку в глаз. Попадал в высоко подброшенный пятак. Сейчас не то. Годы замутили, ослабили зрение. Всего-навсего две перепелки и куропатка пристегнуты к сумке, перекинутой через плечо.
Мурдал пробродил едва ли не весь день. Расплавленное солнце, спрятавшись за лесистую гору, посылало оттуда золотые лучи, и они стрелами сыпались по склонам, придавая горе невероятный, сказочный вид.
Пряный запах скошенных трав вселял в сердце непонятную радость.
Неожиданно до чуткого охотничьего слуха Мурдала донесся жалобный писк какой-то птицы. Он осмотрелся, прислушался. Глянул ввысь.
В небе кружился коршун, держа в когтях цыпленка. В солнечных лучах коршун казался оранжевым и напоминал злую жар-птицу.
Особым чутьем угадывая путь коршуна, Мурдал поднял двустволку, прицелился, и, едва оранжевое крыло хищника оказалось на мушке левого ствола, нажал курок.
Ахнул выстрел, серая скала ответила эхом.
— Попал, попал! — услышал Мурдал мальчишечий голос.
С невысокой груши спрыгнул дочерна загорелый мальчишка в чудовищно грязных лохмотьях, свисавших с его плеч, рук и ног. Пожалуй, со времен гражданской войны не приходилось старику видеть такой наряд.
Гончая бросилась к подстреленному коршуну.
Теперь Мурдал принялся внимательно рассматривать мальчишку. Тому, как видно, не понравилось, что его разглядывают, и он зашагал прочь.
— Постой, не уходи! — сказал Мурдал.
Он произнес эти слова приветливо, даже с нежностью.
Мальчишка, который собрался было удрать, остановился.
— Ты что тут делаешь?
Мальчик не ответил.
Мурдалу стало жалко этого оборвыша. Захотелось помочь ему, обласкать. Но у Мурдала не было своих детей, и он не знал, как с ними обращаться. Он задумался и позабыл про гончую, которая, заглядывая ему в глаза в ожидании заслуженной награды и виляя пушистым хвостом, добросовестно положила к ногам хозяина убитого коршуна и полуживого цыпленка.
А мальчишка думал о своем.
Когда он дремал на груше, приснился ему сон.
…Вот он вместе с друзьями собирает цветы на залитом солнцем склоне горы. Весело на душе. Но, случайно обернувшись, видит: крадется за ним какой-то старик, беззубый, со злыми глазами. Он бросается от старика в сторону, но тот догоняет его, хватает и швыряет в черную бездонную пропасть, и он летит вниз, хватаясь окровавленными руками за кусты и острые камни. Откуда-то доносится крик девочки. Старик убегает. Страшный грохот оглашает ущелье…
Это выстрел Мурдала разбудил мальчишку. И он увидел старика-охотника.
Но это был другой старик, совсем не такой, как во сне. Тот был злой, а этот добрый. Тот нахлобучивал косматую папаху на глаза и даже на горбатый нос, словно стремясь
