Вашему ребенку нужна срочная помощь психолога, неужели вы этого не понимаете?

Как не помнить.

– По настоянию матери, которая просила его не бояться и не опаздывать на уроки, Майк вернулся к прежнему маршруту мимо вашего дома. Не бояться. Не опаздывать. Таков теперь был его девиз. Примерно за квартал от вашего дома он сделал музыку еще громче. И все же не выдержал, взглянул на крыльцо, с которого ваша мама велела вам не спускаться. Вероятно, она также велела вам не говорить ему ни слова. Молчание безопаснее. И выглядит более весомо. С крыльца открывался превосходный вид.

Щелчок. Пауза. Одно осторожное касание.

– Я читал полицейский отчет, – говорит Шарп. – Подросток за рулем синего «мустанга» въехал на бордюр прямо перед вашей лужайкой. Девчонка весом в тридцать четыре килограмма вытолкнула из-под колес лайнмена-старшеклассника. Но вы оказались недостаточно быстры. А Майк винит во всем себя. Думает, если бы к вам прислушался, до сих пор бы вас избегал, выбрал бы в тот день другую дорогу. И сейчас вы не хромали бы, когда начинаете уставать.

Теперь уже Шарп подается вперед.

– Кто-нибудь счел бы эту историю подтверждением того, что вы обладаете сверхъестественными способностями, – тихо говорит он. – А знаете, как я это называю? Семенами дисфункциональных отношений.

Я жду, но вопрос так и не задан. Считаю ли я, что синий «мустанг» – простое совпадение, или то было божественное озарение?

А я могла бы сказать правду, после стольких лет.

Шарп показывает на снимки.

– Ну, Рыжая бестия, посмотрим, на что вы способны.

Дневник Вивви, десять лет

Цель номер один: перестать стучать в стену.

Цель номер два: перестать грызть ногти.

Бридж говорит, что могла бы решить обе проблемы, связав мне руки за спиной. Сегодня она покрасила мне ногти «Некусайкой». Ужасный привкус. Я сказала ей, что в лаке содержится денатониум бензоат, самое горькое химическое соединение на свете. Оно есть в составе средства для мытья унитазов. Она ответила, что это меня не убьет, зато она когда-нибудь обязательно меня зарежет, если я буду и дальше читать ей названия всех химикатов на этикетках и каждую ночь стучать в стену.

Не хочу, чтобы мне сделали на груди Y-образный разрез, как у того мужчины в маминой подвальной книге мертвых.

Вечером я обкусывала ноготь только на большом пальце.

Но все равно стукнула в стену пятьдесят раз.

Глава 2

Даже не знаю, сколько времени пришлось ждать Джессу Шарпу, прежде чем я решилась огласить свои духовные откровения.

Я разложила снимки сверху, снизу, справа и слева, в конце оставив пять самых показательных, где скорбящие выходят из похоронного шатра, серебряный браслет с подвесками-шармами среди хрупких листьев и черных ягод, селфи в «Инстаграме»[7], череп, бережно сжатый руками в фиолетовых перчатках, и снимок места преступления в глухом лесу с дрона, объясняющий, почему столько времени только Господь и убийца знали, где спрятано тело.

Я откладываю в сторону снимок с браслетом. Снимок вибрирует от ужаса, но кажется здесь лишним.

Девушка практически выскакивает из селфи: шесть дюймов голого животика над камуфляжными леггинсами, инсулиновая помпа на талии. Такая хрупкая, такая молодая и сексуальная, что больно смотреть. Я раскладываю по сторонам фотографии ее голубых глаз и черных дыр в ее черепе, помещая их в разных концах ряда. Не помогает. Оба снимка по-прежнему обвиняют меня в обмане.

Пока я размышляю, телефон Шарпа звякает, детектив шлет сообщения, задрав ноги на стол в нескольких дюймах от ее лица. Как те ковбои, которых туристы ожидают встретить в любом техасском баре, но которые на самом деле предпочитают свои одинокие владения. Ботинки мягко отполированы, подошвы изрядно протерты. Кожа кенгуру, значит не борец за права диких животных, по крайней мере тех, кто дерется. Ручная работа, тысячи две долларов, денег куры не клюют.

Ботинки, изготовленные по мерке, удобнее беговых кроссовок – сапожник точно знал, где вторая плюсневая кость Шарпа соприкасается с землей. Уверена, Шарп их не щадит.

Я ходячая энциклопедия в том, что касается рук и ног. С раннего детства мать подпитывала мое нездоровое научное любопытство курьезными подробностями, которые замечала на местах преступлений. По внешнему виду обуви можно о многом догадаться, но отпечатки ног – отпечатки ботинок – дают неоспоримые факты.

Рост, вес. Стояли вы или бежали, не разбирая дороги.

Чтобы одурачить ФБР, чем он успешно занимался в течение двадцати шести лет, «Унабомбер» Теодор Качинский[8] прикрепил к ботинкам подошвы меньшего размера.

Ботинки Шарпа оставляют на земле глубокий, нестираемый след. И это мне тоже известно.

Мне хочется спихнуть их со стола – что за неуважение ко мне и к убитой девушке? Хочется сказать ему, что при таком подходе я ошибаюсь гораздо чаще. Лучше всего у меня получается, когда знание приходит без спроса, а не тогда, когда меня просят подумать над тем-то и тем-то. Не тогда, когда передо мной лежит стопка зловещих фотографий.

Вроде той вспышки, когда я впервые увидела руку Шарпа. Спасает ли он кого-то или топит, заглянула ли я в прошлое, или меня затянуло в его будущее? В любом случае это предопределено.

– Первая буква ее имени – гласная. – Я прерываю молчание, начиная с самого простого.

Не отрывая взгляда от телефона, он убирает ноги со стола.

– С вероятностью в пятьдесят процентов, я правильно вас понял?

– Начинается на «О» или на «Э».

Он поднимает глаза. Моргает, подтверждая мою правоту.

– Скажите мне, как ее звали, – говорю я. – Хочу произнести ее имя вслух. Это придаст мне уверенности.

И ей.

– Одри. Ее назвали так в честь бабушки. Ей было девя…

Я поднимаю руку, останавливаю его, чтобы не узнать ненароком, то ли Одри было девятнадцать, то ли ее бабушке девяносто.

– Так мы играем или нет? – спрашиваю я раздраженно. – Если да, то по моим правилам. Если я спрашиваю, отвечайте только то, о чем я спросила. – Я касаюсь снимка с кладбища. – Думаю, что тот, кто убил Одри, был на ее похоронах. Она знала его. Ее семья его знала. Он обнял ее мать. Вдохнул запах ее духов и чихнул. Но на этом снимке его нет. – Я закатываю глаза, чтобы не видеть, как он обнимает ее мать. – Понимаю, о чем вы думаете. Тоже мне новость. Более половины жертв женского пола убиты своими знакомыми.

– Девяносто, – сообщает он мне. – Девяносто процентов.

Я мысленно делаю заметку – надо спросить, кто чихал на похоронах.