Эрик понимал, что, будучи неплохим психологом, а главное, имея огромный опыт и досконально проверенные данные, полковник сейчас давит на его самое чувствительное место – честолюбие.

– Заново решать ваши задачки и тесты я не хочу. Возможно, у меня тогда не получилось именно потому, что все было искусственным, ненастоящим. Вот поэтому я и ошибся, – ответил Эрик с легкой с обидой, хотя очень старался говорить как полковник, спокойно и даже немного устало. Да и к тому же он точно знал, что провалил тот злополучный экзамен по другой причине, но этого полковнику знать не обязательно.

– Опять же согласен с тобой полностью, – Василий Васильевич по-прежнему не спорил с ним и говорил размеренно, продолжая что-то записывать, хотя Эрику уже казалось, что он не пишет, а рисует, слишком размашисты и непредсказуемы были его линии. – Именно поэтому я и выбил для тебя настоящее дело. Это было непросто, но я все еще верю в тебя и хочу помочь. Оно немного спорное, и вот тут как раз и понадобится твой талант. Если он, конечно, у тебя все-таки есть.

Полковник встал, вырвал из блокнота листок и, положив на парту, со вздохом произнес:

– Завтра в девять, ты знаешь где. Жду.

Когда за полковником закрылась дверь аудитории, Эрик Кузьмич Единичка подошел к оставленному Василием Васильевичем листку и посмотрел. Это был действительно рисунок. городской пейзаж: стандартные пятиэтажки, фонари и много снега. Под одним из фонарей стоял мужчина с портфелем, похожим на тот, что Эрик сейчас держал в руках, а вверху было написано слово «Зима». Рисунок вышел очень атмосферным, и было трудно поверить, что полковник набросал его так быстро, буквально на коленке. Смущало лишь то, что слово «Зима» было написано с большой буквы.

Глава 3. Юлий

Блокнот № 1, страница 25.

Сегодня я поразился одному обстоятельству, что миром все же правит сила. Знания, начитанность – это прекрасно, но иногда этого бывает недостаточно. Иногда нужна обычная грубая сила. Завтра иду записываться в секцию по боксу. Уверен, что с моей обучаемостью я и там стану первым. Как только я понимаю, что данная опция мне необходима, то преград просто не остается.

Эрик, 1992 год

Странное чувство охватило Юлия. С одной стороны, ему дали шанс, а ведь могли бы и не давать, могли бы просто вычеркнуть его из списков, и всё. Таких, как он, множество, незаменимых не существует, но ему его все-таки дали. Недаром он оббивал пороги и просил, правду говорила ему бабуля, стучись, Юлий, стучись всегда, не стесняйся, какая-нибудь дверь обязательно да откроется. Деньги просить стыдно, а работу – нет.

Маленький город где-то возле Иркутска – это тоже очень хорошо. В таких городах люди обычно всё друг про друга знают, и раскрыть преступление будет не так трудно. Но вот с другой же стороны зачем-то придется тащиться туда с двумя гражданскими. Нет, Юлий тоже был на данный момент гражданским, но, во-первых, он всегда в душе чекист, а во-вторых, он определенно собирался попасть в строй, а эти двое будут висеть на его руках гирями, только мешая расследованию.

Поварившись ночь в этих противоречивых мыслях, Юлий решил, что справится с заданием и вернется с победой, чего бы ему это ни стоило, и никакие гражданские ему в этом не помешают. В крайнем случае, он их просто очарует – бабуля говорит, у него это прекрасно получается.

Парковка возле здания, где была назначена встреча, была забита. Боясь опоздать, Юлий нервничал и, видя, как машина перед ним, найдя место, начала маневрировать, чтоб припарковаться задом, проскочил, встав передом, словно бы и не заметил маневров этого зануды.

– А вам не кажется, что вы сейчас как минимум, нарушили основы взаимоуважения автомобилистов на дороге, а как максимум, нахамили мне лично? – крикнул из машины чудак в смешной клетчатой кепке и не менее смешном пижонском пальто, у которого он только что увел парковочное место.

Если бы только Юлий не спешил, то непременно поспорил бы с ним, но ему никак нельзя было опаздывать, и он просто быстро зашагал в сторону здания, делая вид, что не заметил его.

Отдышавшись перед кабинетом, Юлий взглянул на часы и удовлетворенно подумал: «Не опоздал».

– Разрешите, – сказал он, открыв дверь. – Юрий Владимирович Царьков прибыл по поручению… – и вдруг замолчал в изумлении.

В кресле хозяина кабинета сидела легенда конторы, Василий Васильевич Бурлаков. Человек, о котором ходили исключительно героические истории, возглавлявший еще недавно оперативно – розыскной отдел ФСБ и недавно ушедший на пенсию.

– Здравия желаю, – сказал Юлий растерянно после затянувшейся паузы.

– Юрий, говоришь, – сказал Василий Васильевич строго. – А мне вот тут папка пришла с твоим личным делом, – полковник кивнул в сторону письменного стола, на котором лежала груда бумаг, – и там написано, что ты Юлий.

– Так точно, – смутился Юлий. – Просто имя мне не нравится, я предпочитаю вариант попроще – Юрий.

– Очень странно для оперативника уделять столько важности своему имени, – сказал Василий Васильевич, прищурившись. – Присаживайтесь, Юлий Владимирович. Вот сейчас вы допустили ошибку, говорю вам об этом в лицо для того, чтоб вы научились на ней. Вы, товарищ старший лейтенант, соврали мне сразу, представившись другим именем. Я делаю вывод, что не могу вам доверять, и молча, не объясняя вам всего этого, делаю руководителем вашей группы другого человека, хотя изначально на эту должность планировались вы. Учитесь не совершать глупости, вы, я так понимаю, на них горазды, иначе так и останетесь старлеем. Доверие – самая большая ценность. Начальство ищет исполнителей, которым может доверять. Семья распадется, если в ней нет доверия, ревность так или иначе приведет к разводу. Дружба всегда основывается на доверии. Доверие – это дар, а вы сейчас так глупо его потеряли.

– Виноват, – сказал Юлий, и от ужаса его сердце ухнуло в желудок.

«Дурацкое имя. Приеду, не пожалею времени, пойду и официально сменю, а бабуле просто не скажу, – в который раз подумал Юлий. – Эх, бабуля, если бы не обещание тебе…»

Только сейчас он заметил, что у стены на стуле сидит женщина лет шестидесяти и молча курит, выпуская дым большими кольцами. Не зная, как правильно поступить, он кивнул, приветствуя пафосную