– Все равно это будет не продуктивно, ведь в одиночку кандидат ничего не сможет. В идеале он предлагает нормальной, рабочей оперативной группе свое нестандартное видение, а преступление раскрывают уже они. Один он просто психолог, ученый или даже писатель-детективщик, был у нас и такой на отборе.

– За это не беспокойся. Есть у меня опер, который очень хочет ко мне на службу, пороги кабинетов оббивает. Вот я его направлю к тебе, скажу, сделаешь как надо – устрою.

– Один опер? – Василий Васильевич первый раз за весь разговор улыбнулся.

– Один опер, – с досадой повторил начальник. – А что мне, из-за его дурацких открыток всю контору поднимать? Он там напридумывал себе что-то, даже полиция его слушать не хочет, улик никаких, одни предположения бредовые и картинки рисованные, а я тут должен, значит, людей срывать.

– Ну надо хотя бы взаимодействие с полицией им устроить и айтишника приставить какого-нибудь, без этого сейчас никуда, – примирительно сказал Василий Васильевич. Ему вдруг стало жалко этого большого во всех смыслах человека. Ведь, несмотря на его внушительный вид, он тоже когда-нибудь окажется на обочине и, возможно, будет переживать эту перемену не меньше Василия Васильевича, а то и больше. – Хотя ладно, айтишника я сам найду. Есть у меня один хороший, давно просит меня об одолжении.

– Вот и славно, а я полицию попрошу, но неофициально. Оперу дам информацию, как связаться с органами. Попрошу своих найти контакт кого-нибудь пониже, так проще и легче работать будет, – сказал начальник и, немного помолчав, добавил тихо: – Спасибо, я не забуду.

Василий Васильевич убрал ручку в блокнот, в котором все время разговора по привычке рисовал, делая вид, что фиксирует оперативное задание. Если честно, он даже не помнил, что изобразил. Полковник, как говорится, портил бумагу не для рисунка – это был его способ размышлять. Но посмотрев на картинки в своем блокноте, иногда делал интересные выводы. Вот и сейчас, выйдя из приемной, взглянул на изрисованную только что страницу и усмехнулся – там была изображена аудитория со студентами, доска и маленький человек что – то писал на ней мелом.

«Все по Фрейду, – подумал Василий Васильевич, – все по нему, родимому».

Когда он вышел из здания конторы, то на улице уже стемнело. Проклятие зимы – она крадет у людей солнце, а с ним и время.

Снег большими и какими-то ленивыми хлопьями медленно и неохотно падал с неба, окутывая Москву белоснежной шалью. Василий Васильевич, взглянув на часы, направился к метро: еще в кабинете, когда речь зашла о забракованных кандидатах, он знал, кто ему нужен. Его почему-то так и не отпустил до конца отсортированный на этапе отбора проект № 213: «Учитель». Он постоянно возвращался мысленно к нему, рассуждая, правильно ли поступил, дав отклонить данного кандидата. Но главным критерием отбора служило понимание, как именно человек это делает. В случае с проектом № 213 понять это так и не удалось, ну или сам проект не захотел полностью раскрываться.

Вот и представился случай разобраться во всем до конца, чтоб больше не мучиться сомнениями.

Глава 2. Эрик

Блокнот № 1, страница 14

Мама не хочет отвечать на мои вопросы о папе. Причем в доме нет ни одного предмета, который мог бы говорить о пребывании в нем когда-то мужчины. Ни одного фото. Нет, родитель мужского рода, конечно же, был, так устроен мир, я особенный, но все же не мог появиться на свет иначе, чем все остальные. Есть настойчивое чувство, будто я что-то забыл. Все это очень странно. В детский сад ходить ужасно скучно, надо поговорить с мамой, пусть отдаст меня в школу на год раньше.

Эрик, 1991 год

– История знает множество примеров, когда люди становились великими изобретателями, музыкантами, актерами и учеными только благодаря одному – желанию учиться. Все вы читали историю Томаса Эдисона. Есть разные версии тех событий. Я предпочитаю вариант без лирики. Его мать однажды услышала, как учитель называет ее сына дебилом, и, разругавшись с руководством школы, которое настаивало, что это неоспоримый факт, забрала сына на домашнее обучение. Она сказала семилетнему Томасу, что школа, в которой он учился, плохая, и дома мать даст ему больше знаний. Мальчик видел, как старается его мама, и не хотел ее расстраивать, потому стал заниматься с двойным усердием, а втянувшись в процесс, уже не мог без этого. Кем стал Томас Эдисон и какие открытия и изобретения ему принадлежат, я думаю, студентам четвертого курса рассказывать не надо.

– Эрик Кузьмич, – крикнула хорошенькая студентка, подняв руку. Она наверняка была влюблена в него, поэтому старалась на каждой лекции привлечь внимание симпатичного преподавателя. – Я слышала историю про письмо от школы с отказом, которое он принес домой. Мать, прочитав его, сказала, в нем написано, что ее сын гениален, и они его больше не могут ничему научить. Узнал он правду только после смерти матери, когда стал разбирать ее архив и прочитал его. Он понял, что мать своей верой в него и упорством не дала понять, что его считают умственно отсталым, и сделала из него великого ученого.

Было видно, что девушке нравится ее версия и она очень гордится, что смогла поправить преподавателя.

– Ну, это, скорее всего, приукрашенный художественный вымысел, – снисходительно улыбнулся Эрик. – Первый и главный вопрос сразу ставит вашу версию под сомнение: зачем мать, соврав сыну однажды о содержании письма, столько времени хранила данное послание и не уничтожила?

По аудитории прокатился смешок, и девушка, смутившись, села.

– Глупости все это, – крикнул студент с самого дальнего ряда, в отличие от девочки, он не тянул руку, не вскакивал, а горланил с места. – Генетика – строгая наука. Родители Эдисона были умными и образованными людьми, вот и все.

– А вот тут бы я поспорил, – не дослушав, возразил Эрик. – Гены не являются определяющим фактором, и я вам могу привести множество примеров в доказательство. Начну с самого очевидного и родного нам – Михайло Ломоносов, сын рыбака. Как вспоминал сам Михаил Васильевич, отец его был человек добрый, в крайнем невежестве воспитанный, грамоте не обученный. Его же научил читать и писать местный дьячок. Когда Михайло прочел всю