– Как это понимать? – спросила мама.

Большинство людей, вероятно, решили, что она разговаривает с ним, но я вспомнила десятки фотографий, на которых были запечатлены моя мама, Ана и Грир с белыми лентами на запястьях или в волосах.

Ана же сразу поняла, что вопрос, который только что задала моя мама, был адресован ей.

– Не тебе упрекать меня, – сказала ей Ана. Тихо, спокойно и даже с нежностью.

Внезапно меня охватило ужасное предчувствие. Вдруг мама выложит свое – и мое – грязное прошлое на всеобщее обозрение? Как ты могла спать с мужем моей сестры? Как ты могла спать с отцом моего ребенка? По милости божьей, мама задала совершенно другой вопрос.

– Что с тобой случилось, Ани? – Именно это прозвище пробило все щиты женщины.

Она заколебалась, затем шагнула ближе к моей маме.

– Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти. Не представляешь!

Я была так сильно поглощена этой драмой и слишком поздно заметила, что Лили вырвала свою руку из моей. Она, словно лунатик, вошла в самую гущу событий.

– И через что же вам пришлось пройти? – спросила Лили.

– Лили! – Дядя Джей Ди попытался вмешаться, но взгляд карих глаз дочери остановил его.

– Привет, папочка!

Следующая секунда показалась мне вечностью. И вдруг рядом с дядей Джеем Ди появился мужчина. Я узнала в нем отца Буна – которого когда-то считала и своим возможным отцом.

– Джей Ди, – тихо произнес Томас Мейсон, – тебе лучше уйти.

Отец Лили посмотрел на своего старого друга, потом перевел взгляд туда, где стояла тетя Оливия с Джулией Эймс и Шарлоттой перед ними.

– Значит, так теперь будет? – спросил Джей Ди.

В ответ он – и те из нас, кто наблюдал за всей этой сценой, – услышал все те же слова:

– Тебе лучше уйти.

День труда, 03:28

– Вот я сижу на корточках. Вот я стою. Вот я понимаю, какая глубокая эта яма.

– Тебе обязательно рассказывать обо всем, что ты делаешь?

– Это я пытаюсь воспрять духом… Уф!

– Сэди-Грэйс.

– Прости! Просто очень трудно заставить себя воспрять духом.

Шесть недель (и два дня) назад

Глава 38

– Ты давно не говорила об Ане. Или о ее ребенке, – Ник провел большим пальцем по моему подбородку. – Или о Леди озера.

Мы были у него – в старом плавучем доме с одной спальней, который он приобрел вместе с «Биг-Бэнгом». Я была здесь в третий раз за две с половиной недели.

И начинала чувствовать себя комфортно.

– Я не думала, что мы из тех друзей, которые разговаривают.

Чтобы подкрепить это заявление (для нас обоих), я прижалась губами к его губам. Целоваться с Ником не было комфортно. Это не было мило или просто.

Каждое мгновение прикосновения было грубым, необузданным и таким настоящим, что я должна была убежать. Это причиняло боль во всех смыслах – и даже больше, когда его прикосновения были легкими и нежными.

– Хорошо, – сказал Ник, отрываясь от поцелуя ровно настолько, чтобы заговорить. Его губы все еще касались моих, словно перышком. – Мы не разговариваем. Ты сопровождаешь меня туда, куда мне нужно, и мы…

– Считаем до семи? – предложила я.

Мои размышления, наш флирт и физическая близость – до тех пор, пока я говорила с той же долей язвительности, что и он, мне удавалось оставаться на правильной стороне баррикад.

Ник обнажил зубы в хищной улыбке, затем коснулся губами моей шеи в том месте, где мог коснуться пальцами, чтобы прощупать пульс.

– Ты могла бы, – пробормотал он, – поговорить со мной, как Четвертого июля.

Его зубы слегка прикусили мою кожу. Я вспомнила Четвертое июля. То, как он остался со мной и Лили после той неприятной истории с Аной и Джеем Ди. Как мы с ним пробрались на пристань той ночью. Фейерверк.

Один из них, не без помощи Кэмпбелл, взорвался в форме змеи и розы, как раз в тот момент, когда Ник запустил руки в мои волосы, стиснул их в пальцах. И сосчитал до семи.

На прошлой неделе я отмечала свой день рождения почти так же – только фейерверки были в фигуральном смысле.

– С каких это пор ты хочешь слушать о жизни богатых и скандальных? – спросила я его.

Я заставила себя перевернуться на спину и сесть. А через мгновение и встать. Так было лучше. Безопаснее, даже если мое тело протестовало каждый раз, когда я отстранялась от него.

– Кроме того, – сказала я, не в силах отвести взгляд от его обнаженной груди. Пальцы так и зудели от желания прикоснуться к нему, – рассказывать особо нечего.

Мы с Лили пока больше ничего не слышали ни о дяде Джее Ди, ни об Ане. Мама больше не наносила неожиданных визитов. Между ней и тетей Оливией не было никаких ссор. От «друга» Кэмпбелла из управления шерифа тоже не было новостей.

Ни слова от Виктории и «Белых перчаток».

Даже Грир, казалось, просто ждала, когда «срок родов» приблизится.

– А мне позволено интересоваться, как дела у Лили? – задал вопрос Ник, сам поднимаясь с постели.

Я знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что слово «позволено», да еще и сказанное в таком тоне, должно было уязвить меня. Но еще я знала, что он питал слабость – необъяснимую – к Лили.

Не смотри на него так. Не возвращайся в постель.

Зная, что он последует за мной, я поднялась по лестнице из каюты на палубу.

– Лили, она… – Я обдумывала ответ на его вопрос, когда увидела, что кто-то загорает на носу лодки Ника. – Здесь.

С Четвертого июля поведение Лили не вызывало у меня особой тревоги. Она не била кулаками по стенам. Больше не жаловалась на головные боли. Но я не могла избавиться от ощущения, что она была бомбой замедленного действия, которая вот-вот взорвется.

– Все в порядке? – спросила я ее, решив, что «Что ты здесь делаешь?» и так подразумевается.

Лили перевернулась на живот.

– Все в порядке. Я просто хотела немного позагорать. – Она отвернулась в сторону, закрыла глаза и добавила небрежным тоном, словно это не имело никакого значения: – И я только что рассталась с Уокером.

Когда стало ясно, что я больше ничего не добьюсь от Лили и что она не собиралась покидать лодку Ника и не нуждалась во мне, – вот спасибо большое, конечно, – я позвонила Кэмпбелл. Попытки поговорить с ней несколько осложнились из-за голосов, которые я слышала на заднем плане.