В одном оперу повезло: автобус с окраины города не уехал, а, покрутившись, вкатил во двор домов старого фонда. Чадович бросил велосипед на улице, прокрался следом и притаился в парадном. Автобус стоял у соседней двери.

Оба мужчины саркофаг вынули, взяли на плечи и внесли. Чадович не сомневался, что в квартиру на первом этаже: водитель вышел буквально минут через пять, запустил мотор и уехал.

Оперативнику тоже хватило пяти минут, чтобы принять решение. Уйти нельзя. Вернешься — ни подозреваемого, ни саркофага, да и квартиры нет — так бывало. Чадович вошел в парадную. На лестничную площадку выходило лишь две квартиры: дверь обшарпанная и дверь богатая, обитая чем-то блестящим.

Оперативник подошел к богатой и нажал звонок.

48

И тут Чадович спохватился: что он скажет? Ни санкции на обыск, ни постановления на арест… Ни оружия, ни наручников, ни помощников… Встал из-за стола и приехал на велосипеде.

Дверь приоткрылась. И без того узкую щель закрывали широкие плечи. Видимо, рассмотрев оперативника и его кудри, рокочущий баритон сообщил:

— Изольда живет напротив.

— А я к вам.

Дверь отъехала. Чадович не знал, как поведет себя хозяин квартиры дальше, поэтому постарался застолбить участок пространства: наполовину втиснулся в переднюю. Баритон его осадил:

— Куда лезешь, урод?

— Милиция, лейтенант Чадович, — представился урод, окончательно втискиваясь в переднюю.

— Милиция? Ну и что?

— Хочу осмотреть квартиру.

— А кофею не хочешь? Где санкция на обыск?

— Тогда предъявите документы.

— С какой стати, лейтенант?

Широкоплечий, гривастый, с бородкой, со шрамиком и, главное, самоуверенный настолько, что опер не знал, как ему действовать дальше. Надо усмехнуться.

— Если не ошибаюсь, Аркадий Аркадьевич?

— Ошибаетесь, я не Аркадий Аркадьевич.

— Почему же боитесь показать квартиру?

— Она не моя.

— А чья же?

— Альберта Витальевича Монина, известного коллекционера.

— А где он?

— В спальне, отдыхает.

Дверь в комнату была приоткрыта, и Чадович видел нарядный край саркофага, стоявшего на полу. Спит ли хозяин? Есть ли в квартире другие люди? Видимо, все дело в саркофаге. Надо в него глянуть. И Чадович проломно шагнул вперед. Аркадий Аркадьевич отошел и захлопнул входную дверь, как бы впуская гостя и разрешая осмотр…

Сильный удар сзади — видимо, ногой в подколенье и кулаком в шею — бросил Чадовича на пол так, что он пролетел переднюю и растянулся лицом вниз почти у самого саркофага. Он успел встать на четвереньки, но второй удар ногой в затылок ткнул его лбом в саркофаг. Чадович растянулся животом на полу и затих. Притвориться потерявшим сознание… И притворяться не надо: перед глазами колышется и убегает, словно лежит на ковре, который тянут за другой конец. Пистолет бы…

Хозяин саркофага переступил одной ногой через распластанного оперативника, видимо, намереваясь сесть ему на спину. Чадович незаметно и глубоко вздохнул, чтобы приток кислорода дал ему силы. Но ждать некогда…

Он изогнул руку крюком и подцепил им ногу своего врага. В ту долю, в которую ладонь под брючиной соприкоснулась с чужим коленом, успел почувствовать что-то шершавое, теплое и противное. Гадливость придала ему силы — Чадович рванул ногу, опрокинув противника на себя. Они схватились уже на полу. И оперативник сразу понял, что тот слабее и как-то рыхлее его. Значит, дело техники…

Тонкое стальное жало уперлось Чадовичу в шею. Дело техники… Жало даже не уперлось, а на какую-то малую длину уже вошло в кожу. При малейшем движении оперативника нож резанул бы артерию, как тесемку.

— Мне труп твой девать некуда, опер. Может, договоримся?

Всеми нервными клетками Чадович словно ощупал свое тело изнутри, отыскивая мышцу, способную сократиться и отбросить преступную руку с ножом. Такой мышцы не нашлось. Там, где воткнулся нож, теплело от сочившейся крови…

Звук, похожий на щелчок, заставил обоих вскинуть головы и глянуть в переднюю, на входную дверь. Но щелчок повторился: где-то рядом, внизу. Они оба уставились на саркофаг. Он вздрагивал, словно его трясли. Несколько секунд…

Крышка медленно откинулась: из саркофага поднялся человек.

Голливуд от неожиданности обессилел настолько, что нож с шеи оперативника убрал. Мумия встала! Но у мумии было миловидное знакомое лицо, а в руке пистолет.

— Геля! — вскочил Голливуд. — Вовремя!

Поднялся и Чадович, хмуро прижав ранку платком. Что делать? Та стерва, которая помогала рубить палец, которая в парке сбила его с ног и которая — правая рука этого Голливуда. Теперь она с пистолетом. Оперативник затравленно глянул по сторонам: броситься к двери, прыгнуть в окно, вырубить Голливуда… Много вариантов, если бы не пистолет — успеет пристрелить… Геля подошла к Голливуду и хрипло приказала:

— Брось нож!

— Гелюшка…

— А руки на стенку!

— Подсадная, значит? — прошипел Голливуд.

Сознание Чадовича не поспевало за поступавшей информацией. Он водил взглядом по их лицам, стараясь проникнуться ситуацией. Голливуд за информацией поспел: отвлекающим размашистым жестом бросил нож на пол. Геля нагнулась. Голливуд прыжком толкнул дверь в соседнюю комнату и заперся с той стороны.

— Ломай дверь! — приказала Геля.

— Теперь ему не уйти.

— Первый этаж…

В подтверждение его слов где-то зазвенело разбитое стекло. Лейтенант ринулся в переднюю, чтобы выскочить на улицу в погоню. Но в дверь стучали. Чадович открыл, оказавшись лицом к лицу с Леденцовым и Оладько.

— Теперь не догонишь, — равнодушно заметил майор.

Даже такие невероятные метаморфозы, как превращение уголовницы в союзника, Чадовича не успокоили: выходило, что он второй раз упускает преступника. Сперва того, маленького, теперь самого Голливуда. Леденцов спросил Гелю:

— Майор, не задохнулась?

— Дырок-то много насверлили, — ответила она лениво.

Оладько подошел к закрытой двери и подергал. Ее сразу же открыли с той стороны. Вышел нестарый мужчина, ниже среднего роста, с животиком и с бледно-плешивой головой, в подтяжках. Он щурился на яркий свет и оглаживал помятое лицо.

— Что такое? Кто вы?

— Уголовный розыск. А вы кто? — спросил Леденцов.

— Альберт Витальевич, коллекционер. Здесь живу.

— А кто такой Голливуд?

— Шапошный знакомый, продает мне раритеты.

— Откуда берет?

— Скупает у населения. Я не вникаю.

— Альберт Витальевич, вы спали?

— Да.

— Как же Голливуд вошел в квартиру?

— У него свой ключ.

— У шапочного-то знакомого?

— Понимаете, общий бизнес.

Чадович смотрел на женщину-майора и вспомнил, где ее видел — в ГУВД на совещании. Конечно, она: распущенные волосы, цвета жидко-карей глины, и глаза, цвета густой глины с блестками.

— Альберт Витальевич, а что это за гроб? — продолжил майор.

— Саркофаг, Голливуд доставил.

— Зачем?

— Для мумии.

— А где мумия?

— Должна быть