трагедия, вероятно, наиболее остро повлияла на маленького ребенка. Петрозино никогда не рассказывал о матери – он вообще редко говорил о личном – и из-за этого был печально известен молчаливостью и замкнутостью, которые отмечали многие, выдвигая разнообразные теории, наиболее популярные из них: отсутствие нормального образования и особенности профессии. «Он никогда не улыбается»[41], – так часто писали в статьях, заполонивших газетные страницы в начале XX века, когда Джо Петрозино приобрел общенациональную известность. Только все это неправда. Ему не были чужды яркие эмоции, он был способен не менее искренне проявлять радость и нежность, чем лютую свирепость. Несколько особо близких к нему людей даже клялись, что пару раз им удавалось уговорить его продемонстрировать на вечеринке знаменитую способность к маскировке и перевоплощению. Однако, безусловно, потеря матери оставила в его душе глубокий и скорбный след.

Годы его детства стали судьбоносными для Италии. Джузеппе Гарибальди возглавил войну за объединение государств полуострова, включая Королевство обеих Сицилий[42] и Папскую область[43], чтобы создать современное итальянское государство. Однако бедность и беззаконие, особенно в южных регионах, никуда не делись, и в 1873 году, когда Петрозино исполнилось тринадцать лет, его отец решил попытать счастья в Америке. Просперо купил для всей семьи билеты на парусно-паровое судно, следовавшее до Нью-Йорка.

Тринадцать лет считается важным возрастом в Медзоджорно: время мальчику оставить позади детские шалости и начать познавать устройство мира и как в нем следует вести себя мужчине. По общепринятому мнению, это возраст, когда начинается взросление. К тому моменту Петрозино наверняка усвоил многие правила итальянской жизни и чести, наиболее важными из которых считались ordine della famiglia (семейный порядок), то есть главные ценности и обычаи, диктовавшие основы правильной жизни в городах Южной Италии. Важнейшие принципы ordine гласили: никто и никогда не должен ставить себя выше семьи, нельзя позволять личным амбициям брать верх над долгом. Суровые природные условия Медзоджорно, где вся жизнь была, по сути, битвой, требовали повиновения старшим.

Двадцать пять дней длилось путешествие четырех Петрозино в Нью-Йорк, где они влились в раннюю волну итальянской иммиграции, состоявшую в основном из квалифицированных рабочих и людей с образованием. Семья поселилась на Манхэттене, и Петрозино, поступив в государственную школу, начал изучать английский язык. Как италоговорящему, ему пришлось начинать учебу с младших классов. В те времена эпоха массовой итальянской иммиграции в Америку еще не началась. К 1875 году насчитывалось всего 25 000 итальянцев, прибывших из Старого Света, и они относительно легко ассимилировались в таких городах, как Нью-Йорк или Чикаго. Но в 1880-х на Восточное побережье стали в огромном количестве прибывать отчаянно бедные мигранты из Италии, и это вызвало нарастающую напряженность в отношениях с местным населением. В 1888 году одна из новоорлеанских газет напечатала серию карикатур под общим заголовком «Что касается итальянского населения»[44]. На одной из них, например, художник изобразил клетку, битком набитую итальянцами, которую опускали в реку. Подпись гласила: «Вот способ от них избавиться». Однако еще в 1873 году молодой теперь уже Джозеф сталкивался с ненавистью на улицах Нижнего Манхэттена.

Итальянцы заселялись в районах, по меньшей мере пару поколений принадлежавших ирландцам. Новоприбывшие со своим странным, плавно звучащим языком, буйными празднествами, смуглой кожей и вызывающей недоумение едой оказались в меньшинстве и часто подвергались жесточайшей травле. Иногда, стоило итальянской семье въехать в многоквартирный дом, ирландцы тут же съезжали с него в знак протеста. В одном из наиболее взрывоопасных районов полицейские ежедневно выстраивались вдоль улиц к моменту окончания уроков в местной школе[45]. Когда итальянские дети выходили из здания, ото всех близлежащих многоквартирных домов несся вой, эхом отражавшийся от булыжников мостовой. Одна ирландская мать за другой поднимали створки на окнах, высовывались наружу и кричали своим сыновьям: «Смерть макаронникам!» И светлокожие мальчики поднимали с мостовой камни и кидали их в головы итальянских ребятишек, стайками выбегавших из школы. Небольшие банды бросались на темноволосых детей и пытались отсечь отстающих. Если они загоняли кого-нибудь из мальчиков или девочек в угол, то били до тех пор, пока не начинала течь кровь. «Это был сущий ад», – вспоминал один итальянец, проходивший в детстве через этот ежедневный ритуал.

Страх перед нападениями, приводившими к выбитым зубам и треснувшим костям, побудил одну из групп итальянских учеников обратиться к новичку, который, казалось, излучал собою силу. Молодой Джо Петрозино никогда не избегал сражений с ирландцами[46]. Напротив – судя по всему, он ими наслаждался. Как только раздавался последний звонок, Джо выводил своих собратьев-иммигрантов на улицу и начинал пристально высматривать врагов. Если какому-нибудь ирландскому ребенку удавалось проскользнуть мимо полицейского оцепления и швырнуть камень в одного из итальянских детей, сгрудившихся за спиной Джо, он мгновенно бросался в атаку. Начинал он всегда с града ошеломительных ударов, обрушиваемых на голову напавшего, после чего пытался разбить череп светлокожего о булыжники. Очень часто Петрозино возвращался домой в рубашке, заляпанной кровью. Со временем его имя среди местных стало в какой-то степени легендарным.

Несмотря на довольно жесткое вступление в манхэттенскую жизнь, Петрозино быстро проявил признаки типичного «нового» американца: начал выискивать способы «подняться». Он и еще один итальянский паренек, Энтони Маррия, затеяли продажу газет и организовали пункт чистки обуви прямо напротив дома номер 300 по Малберри-стрит – в районе, который вскоре приобретет известность как Маленькая Италия. Здание оказалось штаб-квартирой Департамента полиции Нью-Йорка, и Петрозино если не продавал газет World и Herald, то начищал ботинки патрульным полицейским, носившим темно-синюю суконную форму с блестящими золотыми пуговицами. Некоторые полицейские относились к мальчикам по-доброму, другие обзывали их «макаронниками», «итальяшками» или даже «гвинеей» – особенно ненавистным оскорблением, напрямую связывающим итальянцев с рабством, поскольку первоначально этот термин применялся к людям, похищаемым из Гвинеи, с западного побережья Африки.

Юный иммигрант не придавал значения грубому обращению. «Он был большим, рослым мальчиком, – вспоминал его друг Энтони, – и ужасно амбициозным»[47]. Большинство итальянских детей рано бросали учебу и шли работать в появлявшиеся по всей Маленькой Италии швейные мастерские, собирали тряпки, становились помощниками старьевщиков или же торговали чем-нибудь с тележек. Джо продержался в школе дольше, чем большинство мальчишек-иммигрантов, не прекращая тратить все свободное от школы время на чистку обуви. Но стремление к образованию в конечном счете уступило потребности в деньгах. После шестого класса Петрозино бросил учебу в государственной школе № 24, что расположена на углу улиц Баярд и Малберри.

И тогда Джо окончательно присоединился к тысячам итальянских мальчишек, заполонивших улицы в качестве чистильщиков обуви. К ребятам, многие из которых сами не носили обуви даже в морозные