Я выхожу из машины и вдыхаю чистый воздух. Сложно поверить, что это место находится менее чем в тридцати минутах езды от суматошного и закопченного округа Колумбия. Вместо шума колес и блеяния клаксонов я слышу только пение птиц.

Поднимаюсь на крыльцо и нажимаю звонок. Бет Баркли тотчас открывает дверь, точно караулила совсем рядом.

Полиция никогда не считала ее официальной подозреваемой в убийстве. Я отмечаю, какая она стройная, ну просто балерина. При этом Бет довольно высокая – навскидку пять футов девять дюймов. Интересно, хватило бы у нее сил вытолкнуть миниатюрную молоденькую няню сквозь хрупкое одинарное стекло столетнего окна? Конечно да.

– Мисс Хадсон? – спрашивает она, хотя я уже представлялась ей по домофону, висящему на воротах.

– Можете называть меня Стелла.

Я протягиваю ей руку. Она крепко ее пожимает:

– Добро пожаловать. Меня зовут Бет.

У нее бледная кожа, тонкие черты лица и рыжие волосы, как у дочери. Но с годами волосы Бет выцвели, и теперь они не такие яркие, как у Роуз.

Я вхожу в дом и чувствую, как мои глаза непроизвольно расширяются. У меня возникает ощущение, будто я попала в прошлое. Кажется, весь дом, от темных узких досок пола до серо-стальных паровых радиаторов и раздвижных дверей со старинными замочными скважинами, застыл на целый век, ожидая момента, когда в него въедет семья Баркли.

Как правило, при ремонте старых домов для создания простора сносят стены и используют архитектурные уловки, чтобы было больше света и воздуха. Планы же семьи Баркли отличались от общепринятой практики: вместо того чтобы модернизировать дом, они решили его состарить.

Пол имеет легкий уклон, потолки низкие. Коридор оклеен обоями цвета слоновой кости с цветочным рисунком. Стол-консоль с шаткими ножками и латунными элементами выглядит антикварным. Над ним висит акварель в богатой позолоченной раме, которая могла бы принадлежать музею.

– Может, кофе или содовой? – предлагает Бет.

Несмотря на все, что ей пришлось пережить, – двойное предательство, смерть в ее доме, публичный скандал с перспективой развода, – манеры Бет безупречны, она разговаривает мягко и интеллигентно. На ней облегающие брюки цвета верблюжьей шерсти и кремовый свитер. На шее повязан платок, похожий на винтажный «Эрмес». Однако за идеальным фасадом кроется глубокое напряжение. Я вижу это по ее глазам и едва заметным складкам у рта. Судя по всему, передо мной женщина на грани нервного срыва – она вот-вот взорвется или хлопнется в обморок. Не исключаю ни первого, ни второго.

Я качаю головой:

– Нет, спасибо.

– Итак… – Бет сплетает пальцы. – Я не совсем понимаю, как это работает.

Я улыбаюсь, в надежде ее подбодрить:

– Единственное, что мне нужно сделать сегодня, – встретиться с Роуз. Вы можете присутствовать при этом.

Кажется, Бет недовольна. Но с другой стороны, кому понравится встреча с юристом, который может решить, что для ребенка лучше всего минимизировать контакты с родителями?

– Я буду часто к вам наведываться в ближайшие несколько недель, поэтому важно, чтобы Роуз было комфортно со мной общаться, – продолжаю я.

В мои обязанности входит оценка всего, что происходит в мире Роуз; помимо этого, мне необходимо узнать взгляды людей из ее окружения, чтобы в дальнейшем представить суду свои рекомендации по опеке.

– Я понимаю, – отвечает Бет, кивая в сторону лестницы с широкими деревянными перилами, украшенными замысловатой резьбой. – Она в своей комнате.

– Позвольте сначала задать один вопрос. Что Роуз известно о разводе?

– Она знает, что мы с ее отцом разводимся и каждый родитель хочет, чтобы дочь осталась с ним.

Какой же невероятный эмоциональный груз оказался на плечах маленького ребенка!

Я иду за Бет по ступенькам, заглядываю в гостиную слева от меня. Мебель сгруппирована у простого кирпичного камина – еще одна изюминка дома. Кроме того, тут в ожидании томится большое черное фортепиано с нотной тетрадью на пюпитре. Насколько я помню, Роуз занимается музыкой. Считается, что она играет очень хорошо для своего возраста. На журнальном столике стоит серебряный чайный сервиз, на полу лежит коврик темно-синего и темно-бордового оттенков. Комната кажется стерильной, будто музейный экспонат. Она словно не предназначена для проживания людей.

Что-то не так с этим домом, но не могу понять, что именно. В воздухе висит тяжесть, будто гравитация в этих стенах действует сильнее. Вероятно, на меня влияют ярость, смятение и боль, витающие вокруг.

Мы поднимаемся по лестнице, и столетнее дерево скрипит под нашими ногами. На стенах симметрично развешены фотографии Роуз начиная с младенчества и до настоящего момента. Серия фото растет с каждой ступенькой. Поразительно, что девочка улыбается всего на двух снимках. Даже в глазах крохотной Роуз есть что-то пугающе взрослое.

Мне хочется остановиться и изучить фотографии. В них есть странная деталь, которую не уловить, из-за того что Бет слишком быстро поднимается по лестнице. Мои ноги словно налиты свинцом, я с трудом догоняю хозяйку дома.

На площадке второго этажа я обращаю внимание на заднюю часть дома. Окно выходит во двор. Должно быть, няня, с испуганным лицом и раскинутыми руками, пролетела мимо этого окна.

Я пытаюсь унять дрожь. На месте Баркли я переехала бы как можно скорее. Странно, что они остаются жить под одной крышей, хотя им и предстоит скандальный развод.

Но Чарльз мне все объяснил. Семья Баркли собирается продавать дом. Иэн Баркли следует условиям подписанного брачного договора – он не требует алиментов и не претендует на часть наследства Бет, поэтому деньги в качестве причины их противостояния отпадают. Каждый останется с тем имуществом, которое имелось у него до заключения брака.

Но ни Бет, ни Иэн не хотят упустить шанса добиться полной опеки над Роуз – поэтому оба считают переезд в иное место невыгодным для себя.

Чувствую, как грудь сжимается. В моих руках находится судьба беззащитного ребенка, и у меня нет ни малейшего понятия о том, как устроить ее будущее наилучшим образом.

На втором этаже вижу более полудесятка дверей с круглыми латунными ручками, все двери закрыты. Интересно, что за ними? Свет проникает сюда только с лестницы, других окон нет, и в коридоре царит полумрак.

Бет проходит мимо двух дверей, останавливается у третьей и стучит по ней костяшками пальцев. Я делаю глубокий вдох, чтобы наполнить сдавленные легкие. Мне выпала возможность заглянуть за ширму, увидеть то, что не покажут газетчикам и телевизионным репортерам.

Бет открывает дверь, за которой находится опрятная спаленка