— Что ж, такого ответа я и ожидал. Но ты думаешь, Богу будет угодно, если ты умрешь от руки убийцы-фанатика?

Цезарини недоуменно поднял брови:

— Что за странный вопрос? Не я же выбираю, как мне умереть. Я приму любой конец, ниспосланный свыше.

— Нет, мой друг, как раз в том будет твоя вина, если ты будешь убит взрывом бомбы или пулей снайпера. Ибо своими жестокими действиями ты провоцируешь ответное насилие. Не думаю, что это богоудное дело.

— Я в тысячный раз повторяю — красота есть ключ, овладев которым, человек может прийти к пониманию божественной природы, к пониманию Его заветов! — воскликнул Цезарини.

— И ради этого стоит лишать людей жизни? Ведь ты обрекаешь многих людей на страдания и смерть своими действиями.

— Да! Красота, божественная красота, требует жертв! — ответил кардинал.

— Значит, ты готов пожертвовать своей жизнью тоже во имя красоты? Во имя своей веры в прекрасное, ты готов умереть?

— Да, конечно.

— И если тебе будет суждено умереть здесь и сейчас, ты воспримешь это как должное?

Кардинал удивленно взглянул на Адальбека. Тот смотрел слегка насмешливо, иронично.

— Ты ведь должен быть к этому готов, Чезаре. Готов к жертве во имя красоты.

— Я готов. Во имя красоты и во имя Бога, — тихо ответил Цезарини. — Только я не ожидал, что это будешь ты.

Адальбек достал из кармана небольшой серебряный флакончик.

— Здесь достаточно ядовитого газа, чтобы убить нас обоих, мгновенно и без мучений. Мне достаточно снять колпачок, чтобы вскрыть ампулу, заключенную в этом флаконе. Газ быстро распадается в воздухе, так что твои слуги не пострадают.

Цезарини покачал головой:

— Странно, Абу, ведь ты не фанатик и не убийца, как же ты смог пройти через детектор?

— Ничего странного, — улыбнулся Адальбек своей доброй и мягкой улыбкой. — Просто я люблю тебя, ты мой самый близкий друг. И я люблю тебя настолько, что готов умереть ради тебя. Ради того, чтобы твое имя не было вписано в историю, как имя самого жестокого диктатора третьего тысячелетия.

— Ты сумасшедший, — грустно произнес Цезарини.

— Нет, мой друг. Просто наше время пришло. Твое — потому, что ты встал на ошибочный путь и не хочешь с него свернуть. Мое — потому, что пришло твое. Вот так.

Цезарини долго смотрел в глаза Адальбеку, а тот отвечал ему спокойным глубоким взглядом своих черных блестящих глаз. Эти двое очень хорошо знали друг друга. Тысячи несказанных слов, тысячи мыслей пронеслись из одного разума в другой. «Во всяком случае, это будет достойная смерть», подумал кардинал. Он глубоко вздохнул и улыбнулся.

— Что ж, Абу, ты доказал, что ты самый лучший и преданный мой друг. Я счастлив тому, что мы были друзьями.

Он сорвал лепесток розы и слегка помял его в пальцах, потом ласково провел рукой по гладкой, как черное стекло, поверхности стола. Взгляд его задержался на бархатном футляре. Только теперь он понял, что эти агаты предназначались в подарок вовсе не его племяннице, а ему самому. Кардинал снова повернулся к Адальбеку:

— Надеюсь, твой газ, по крайней мере, без запаха? Не хотелось бы, чтобы он перебил аромат роз.

Адальбек улыбнулся, слегка покачивая головой:

— Узнаю своего друга. Ты был и остался эстетом, Чезаре.

Его длинные красивые пальцы не спеша свинтили колпачок серебряного флакона.

Солнце опускалось к горизонту, бросая пологие тени на каменные стены особняка времен Медичи. Последний луч скользнул сквозь высокое стрельчатое окно в гостиную, пробежался по картинам на стенах, ярким бликом отразился от черной поверхности стола, золотой каплей сверкнул в высоком бокале и упал мягким пятнышком на неподвижную руку, лежавшую на подлокотнике кресла. Двое стариков сидели друг напротив друга, умиротворенно улыбаясь. Казалось, они спали. Один сжимал в руке серебряный флакончик, другой — лепесток белой розы.

Лоуренс БЛОК

ЖАЖДА СМЕРТИ

Полицейский заметил машину на мосту, но не обратил на нее особого внимания: водители частенько останавливались на полпути через реку, особенно поздними вечерами, когда поток машин иссякал и можно было не опасаться, что в спину, будто нож, вонзится истошный визг чьего-то сердитого клаксона.

Мост был стальной, ажурный и грациозный, а под ним, в теснине крутых берегов, бежала Морисси, которая делила город точнехонько пополам. С середины моста открывался замечательный вид: справа — сбившиеся в кучку дома старого центра, слева — выстроившиеся вдоль реки мельницы. Мягкая, радующая взор панорама и чайки над водой. Вот почему здесь часто останавливались люди. Полюбовавшись минуту-другую, они опять садились в машины и катили дальше.

Впрочем, не одни зеваки облюбовали этот мост. Поначалу полицейский не вспомнил о самоубийцах и спохватился, лишь когда из машины вылез мужчина. Тот медленно подошел к бордюру, ступил на тротуар и застыл в нерешительности, положив руку на перила моста. Что-то в этой одинокой фигуре, окутанной полуночной мглой, что-то в осанке и позе мужчины, что-то в сером ночном воздухе и наползавшем с реки тумане насторожило полицейского. Он чертыхнулся. В голове промелькнула тревожная мысль: успею или не успею?

Полицейский резво зашагал по пешеходной дорожке. Ему очень не хотелось кричать и дуть в свисток: он прекрасно знал, что будет, если напугать человека, который хочет прыгнуть с моста.

Увидев, как пальцы мужчины стиснули поручень, как он приподнялся на носках, полицейский едва сдержал крик и почти побежал. Но в этот миг пятки мужчины опять коснулись асфальта, руки расслабились. Он достал сигарету и закурил. Полицейский успокоился. Теперь он знал: время есть. Все самоубийцы непременно выкуривают последнюю сигарету, прежде чем перемахнуть через перила и кануть вниз.

Когда до незнакомца оставалось шагов десять, он испуганно вздрогнул, обернулся и кивнул, всем своим видом выказывая покорность судьбе. Ему было лет тридцать пять. Рослый, с узким продолговатым лицом, глубоко посаженными глазами и густыми черными бровями.

— Чудесная ночь, — сказал полицейский.

— Да уж…

— Любуетесь видом?

— Совершенно верно.

— А я гляжу, стоит человек, и думаю: дай-ка подойду, поболтаю малость. В такую пору частенько чувствуешь себя одиноко. — Полицейский похлопал по карманам. — Не найдется ли у вас лишней сигаретки? Мои, похоже, все вышли.

Мужчина угостил полицейского сигаретой. Она была с фильтром, полицейский к таким не привык, но тут уж не до сетований Он поблагодарил незнакомца, прикурил от его зажигалки, опять поблагодарил и, взявшись за перила, перегнулся через ограждение моста.

— Красота… — проговорил он, оглядывая реку и город.

— Правда?

— По-моему, да. Чудесный