– Простите?

– У меня нет времени, я связана некоторыми обязательствами и вынуждена работать.

– Я, знаете ли, тоже. Связан некоторыми обязательствами.

Вот что мне хочется сказать на самом деле: «Судя по вашему костюму, эти обязательства приносят меньше дохода, чем мои», но это, конечно же, неприемлемо. Поэтому приходится прибегнуть к радикальной мере – трагически опускаю уголки губ вниз и выдыхаю:

– Пожалуйста.

Да, я не ошиблась в Доггере – решимость защищать свой оплот обязанностей ломается, стоит лишь замаячить на горизонте возможности кого-нибудь спасти.

– Но я, леди Ласселс…

– Агата. Это короче.

– Хорошо. Агата. Тогда вы можете звать меня Чарли…

Ужасно в самом деле – Чарли Доггер? Какое второе имя – Фрэнки? У него профиль римского знаменосца – какой, к черту, Чарли? Артур, быть может, еще куда ни шло… Знакомьтесь, это Чарли Доггер, мой лабрадор.

– Я буду звать вас Доггер, как отец, так вам больше к лицу.

Он садится в кресло и устало прикрывает глаза рукой. Что сделала не так? Слишком повелительная манера речи? Пусть, он исчерпал запасы моего понимания и тактичности, забыв взять в дорогу пижаму. И меня несколько извиняет то, что я не умею сходиться с людьми. Хотя нет, не извиняет. Я не хочу сходиться с новыми людьми – теперь честно. Но в случае с Доггером стоит сделать над собой усилие, а то он сбежит от меня, как англосаксы от норманнов.

– Подготовку лучше начать завтра, за завтраком я передам…

– Я не давал на это согласия. Я очень уважаю Агастуса…

– Что ж. Вы вроде бы называли его в больнице другом, или я что-то путаю?..

– Да.

– Что да? Вы называли его другом, или я путаю? Выражайте мысль яснее, я слишком устала, чтобы разбираться с этим.

Я очень стараюсь не поджимать пальцы на ногах. Все же снять туфли было плохой идеей.

– Хорошо, я свяжусь…

– Свяжитесь. У нас проведена телефонная линия. Завтрак в семь. Спокойной ночи.

* * *

Я слышу, как Доггер раздраженно говорит в маленькой переговорной – чуланчике под главной лестницей, где висит телефон. Отец настоял на приватности, хотя мне это уже тогда показалось лишним – дверь прекрасно пропускает звуки, Доггер этого, конечно же, не знает и говорит в полный голос.

– Фрэнсис, я правда не знаю, давайте как-то попробуем уладить… Да, хорошо… Нет, я не могу понять, в шоке ли она или…

Она – это, видимо, я. Я совершенно точно не в шоке, надо будет донести до него эту мысль при случае. Впрочем, подслушивать нехорошо, и я ухожу обратно в столовую нетерпеливо барабанить пальцами по столешнице. Эмили, графиня Йоркская, смотрит на меня с явным неодобрением. Наденьте свою шляпу с красным пером, мадам, и идите в романтический пейзаж, вы тоже мне не нравитесь.

Каминные часы так громко тикают, что не спасает даже стеклянный колпак. Уже 7.10 утра, так я ничего не успею. Наконец в дверях появляется Доггер. На нем все тот же костюм. Неудивительно.

– Доброе утро, вы хорошо спали?

– Спасибо. Я опоздал? – Он смотрит на пустующий стол.

– Нет. – Я встаю, оправляю юбку. – Миссис Тернер, наша кухарка, а также Милли и Ванесса, наши горничные, не в… силах от последних новостей. – Беру паузу, в которой теперь заключается мой отец. Доггер понимает и опускает глаза. Спасибо, Доггер. – Поэтому сегодня завтрак вам, как гостю, вынуждена подавать я.

Я веду его по коридору для прислуги, звук шагов глухо отдается от каменных стен.

– Я не в шоке.

– Что, простите?

– Я слышала, вы говорили по телефону, что я в шоке, так вот – я не в нем.

– Вы подслушивали?

– Немного, простите. Чтобы такого не повторилось, говорите тише.

Оборачиваюсь через плечо, он хмуро смотрит в пол, заложив руки за спину. Надо быть с ним помягче, мужчины все же трепетные существа: моя выборка не очень большая, ограничена отцом и Мэттью, но тенденция прослеживается явная.

Кухня Харвуд-Хауса с потолком как в сикстинской капелле называется старой. Парадокс в том, что новой кухни не существует, так мы все и толчемся вокруг букового стола – ровесника дома. Но грех жаловаться – большое полукруглое окно дает много света, а вентиляция на потолке и под столом работает отлично. Я наливаю Доггеру чай в веселенькую керамическую чашку с незабудками – Роял Альберт плохо сочетается с обшарпанной веками столешницей. Надеюсь, он не воспринимает происходящее – завтрак на кухне – оскорбительным. Впрочем, я же как-то смирилась с участью иногда быть прислугой, придется и ему смириться с плитой.

– Что вы предпочитаете – булочки Челси с маслом или сэндвич с латуком? Еще я могу сварить яйца.

Доггер смотрит на меня с удивлением. Нет, значит, он всегда такой, вчерашний день не исключение.

– А вы что будете, Агата?

– «Уитабик».[2]

– Я буду то же самое.

Пока я разливаю молоко, достаю тростниковый сахар и выкладываю батончики, Доггер молчит, но стоит мне повернуться, мрачно выдыхает:

– Меня уволили.

– А где вы работали?

– В транспортном отделе.

– Что ж, – я сажусь напротив и пододвигаю ему тарелку с двумя батончиками, – звучит ужасно.

– Увольнение?

– Нет, работа в транспортном отделе.

Он ухмыляется и откусывает разом больше половины батончика. Боже, я и забыла, как много мужчины едят, впору вскрывать запасы довоенной тушенки.

– Недалеко от правды. У нас были сокращения, отдел перереформировали, меня бы и так уволили. Вы не виноваты.

– Я и не считаю себя виноватой. – Вероятно, так считает он. Будет уместно после похорон возместить ему денежные убытки, только надо узнать, сколько могут стоить подобного рода услуги. С этим я что-то могу сделать, а вот выпестовать в себе чувство вины на пустом месте – вряд ли. – Я передам вам папку, в ней все, что требуется. Помимо этого вы можете организовать всех слуг на свое усмотрение. И Мэттью, он будет около девяти с возможным опозданием на два часа, я ему сообщила. Меня просьба не беспокоить до семи часов вечера.

– Я могу узнать, кем вы работаете?

– Я писатель, из-за болезни отца чудовищно выбилась из графика, и меня ожидают большие неприятности, если я не возьмусь за дело прямо сейчас.

– И что же вы пишете?

– Я – Гас Тасселат, приятно познакомиться.

Доггер давится чаем. Потом смотрит куда-то в потолок, замирает:

– Это анаграмма, но не учтена одна «а». Я думал, Гас…

Ничего себе. Сколько у него это заняло, полсекунды?

– Мужчина, да,